Апостольский пенитенциарий — высший из трех трибуналов Ватикана. Он рассматривает исключительно вопросы отлучения. Каноническое право предусматривает пять случаев, когда священника можно отлучить от церкви: нарушение тайны исповеди, попытка физического воздействия на Папу, принятие сана епископа без утверждения со стороны Святого престола, осквернение Святого Причастия. И наконец, последнее: тот случай, который рассматривался сегодня, — когда священник отпускает грех прелюбодеяния своей любовнице.
Отец Томас Кили из церкви Святых Петра и Павла в Ричмонде, штат Вирджиния, совершил немыслимое. Три года назад он вступил в открытую связь с женщиной, а затем в присутствии всего прихода отпустил грехи как ей, так и себе. Этот скандал и особенно язвительные замечания Кили об устаревшем взгляде церкови на вопрос безбрачия стали предметом всеобщего обсуждения. Некоторые священники и богословы давно уже пытались оспаривать мнение Рима в отношении безбрачия. В таких случаях церковь традиционно занимала легко объяснимую выжидательную позицию, так как большинство из «бунтовщиков» впоследствии либо покидало церковь, либо смирялось с положением вещей. Но отец Кили выразил свое несогласие по-другому. Он издал три книги, одна из которых стала международным бестселлером, резко критикующим установленную церковную доктрину. Мишнер хорошо знал, что церковники его опасались. Одно дело, когда простой священник бросает вызов Риму. Совсем другое, если к бунтовщику прислушиваются.
А к Томасу Кили прислушивались.
Он был привлекателен, умен, обладал редким даром коротко и убедительно выражать свои мысли. Томас Кили нашел сторонников по всему миру. Любому движению нужен лидер, и сторонники церковной реформы нашли своего лидера в лице этого смелого священника. Его сайт, который, как было известно Мишнеру, ежедневно просматривали члены Всемирного апостольского пенитенциария, насчитывал более двадцати тысяч посещений в день. Год назад Кили основал всемирное движение БОЖЕСТВЕННОЕ РАВЕНСТВО (Объединение католиков за равенство против богословских крайностей), которое сейчас насчитывало более миллиона членов, в основном из Северной Америки и Европы.
Решительная позиция Кили придала смелости многим американским епископам. В прошлом году значительная часть клириков стали почти открыто поддерживать его идеи. Многие сегодня готовы выступить против приверженности обветшавшим средневековым догмам. Как неоднократно заявлял Томас Кили, церковь в Америке переживает кризис из-за своих устаревших идей. Верующим надоели дискредитированные священники и надменные лидеры. Его слова о том, что Ватикану нужны лишь деньги американцев, а не их влияние, нашли отклик. Он проповедует как раз тот здоровый прагматизм, который так близок западному сознанию. И теперь знаменитый бунтарь желает дать бой ревнителям традиций. За поединком между Томасом Кили и церковью будет следить вся мировая пресса и миллионы людей по всему миру.
Но сначала Мишнеру предстояло пережить еще один поединок.
Он отвернулся от окна и посмотрел на Климента, отгоняя мысль, что его старый друг может скоро умереть.
— Как вы себя чувствуете, Святой Отец? — спросил он по-немецки.
Наедине они всегда говорили на родном языке Климента. Почти никто из служащих папской резиденции не понимал этого языка.
Папа осторожно взял фарфоровую чашку и не спеша сделал глоток эспрессо.
— Странно, что, живя посреди такого величия, совершенно его не ценишь.
Ему и раньше был свойственен скептицизм, но в последнее время это стало более заметно.
Климент поставил чашку на блюдце. Фарфор жалобно звякнул.
— Вы нашли в архиве сведения?
Мишнер отошел от окна и кивнул.
— Вам пригодились отчеты о Фатимском чуде?
— Нисколько. Я нашел более интересные документы.
Странно, подумал Мишнер, Папа уже не в первый раз осведомляется об этих отчетах. Видимо, придает им значение.
Папа как будто читал его мысли:
— Вы ведь никогда не задаете вопросы?
— Вы бы сами сказали мне, если бы считали нужным.
За последние три года Папа сильно изменился — заметно ослаб, стал бледнее. Климент всегда был невысоким и худощавым. Но сейчас, глядя на него, складывалось впечатление, что тело его как будто что-то гложет изнутри. Его голова, прежде увенчанная густой копной каштановых волос, теперь была покрыта лишь короткими седыми прядями. Лицо, украшавшее некогда обложки газет и журналов, когда он улыбался с балкона собора Святого Петра после своего избрания, вытянулось и сделалось почти карикатурным. Щеки утратили свой здоровый цвет, стали похожи на пергаментную бумагу. Когда-то едва заметная родинка на лице превратилось в огромное безобразное пятно, которое пресс-службе Ватикана приходилось старательно ретушировать на всех его фотографиях. Тяготы престола святого Петра сделали свое дело, безжалостно состарив человека, который еще недавно регулярно поднимался в баварские Альпы.
Взгляд Мишнера упал на кофейный поднос. Он еще помнил те времена, когда их завтрак состоял из йогурта, колбасы и черного хлеба.
— Почему вы ничего не едите? Стюарт сказал, что вы вчера не ужинали.
— Не будь паникером.
— Почему вы не едите?
— К тому же еще и упрямым.
— Оттого что вы не отвечаете на вопросы, я не стану меньше волноваться.
— А из-за чего ты волнуешься, Колин?
Он хотел сказать о новых морщинах, появившихся на лбу Климента, о его нездоровой бледности, о венах, выступающих на кистях и запястьях старика. Но вместо этого просто сказал:
— Из-за вашего здоровья, Святой Отец.
Климент улыбнулся:
— Ты всегда уходишь от прямого ответа.
— Бесполезно спорить со Святым Отцом.
— Ах, опять эта непогрешимость. Я же всегда прав.
Секретарь решил принять вызов:
— Не всегда.
Климент усмехнулся:
— Ты нашел в архиве нужное имя?
Мишнер достал из-под сутаны свои записи, сделанные перед тем, как он услышал в кабинете странный звук. Протянул их Клименту:
— Там снова кто-то был.
— Ничего удивительного. Здесь многие бывают. — Папа, шевеля губами, медленно читал записи. Вдруг произнес вслух: — Отец Андрей Тибор.
Из многолетнего опыта общения с Папой Мишнер отлично знал, чего от него ждут.
— Бывший священник, живет в Румынии. Я проверил досье. Все пенсионные документы по-прежнему высылаются ему на тот же адрес.
— Ты должен встретиться с ним.
— Вы не объясните мне зачем?
— Пока нет.
За последние три месяца Климент очень устал. Старик явно хотел это скрыть, но после двадцати четырех лет дружбы ничто не могло ускользнуть от внимательного помощника. Он точно помнил, когда у него впервые появились эти дурные предчувствия. Как раз после посещения хранилища, где за запертой железной решеткой стоял старинный сейф.
