нарезанный – снова в дело пойдут. Не зря ты их собрала. Сама-то я терновник беру, но и с этими недурно получится. Для обвязки змеиную кожу подарю – прочную, гадючью. А вот ручку советую из осины, как у меня. Оно, конечно, когда и прутья, и ручка из одного дерева сделаны, метла послушнее. А только... скучные они, внучка, такие метлы. Супротив сборных метел они – как водовозные клячи супротив горячих жеребцов. Объезжать их не надо, это верно, зато и в лихой гонке они хозяйку не спасут, и до земли не снизятся так, чтоб траву на лету подмести. Мой тебе совет, внучка: делай сборную метлу. Неужто самой не интересно поглядеть, что выйдет, ежели породнить заморский бамбук с нашенской осиной?.. Но ты – хозяйка, тебе решать.
– Так и сделаю, бабушка, как советуешь. А с палкой бамбуковой совсем ничего сделать нельзя?
– Подвела она тебя один раз – подведет и второй, веры ей нету. Чиненная-перечиненная метла – что надсаженный конь, надломленный лук или замиренный друг. Такая метла только и годна, чтоб двор мести. И жаль мне этой... аэродинамики... но бросай ты ее, девонька, в печь вместе с микросхемами!
Васена взяла в руки желтую рукоять. Бабушка была права. Как ни связывай обломки вместе, а прежней метлой им уже не бывать. Закусив губу, девочка отправила обломки в огонь.
– А теперь надевай валенки да со мною на двор иди.
Васёна послушно скользнула ногами в валенки, набросила тулуп на плечи и не вышла, а бегом выскочила на крыльцо.
Поляну завалило снегом, старуха и девочка утонули в сугробах по колено. Яга решительно двинулась по снегу к краю поляны. Васёна семенила следом.
Яга остановилась рядом с торчащим из сугроба колом, на который надет был человеческий череп. Такие колья окружали избушку, охраняя ее от незваных гостей.
Старая колдунья сняла череп с кола, вытряхнула из него снег, глянула в пустые глазницы:
– Ты, Живорез, пока вот тут побудешь, на еловой лапе. – Яга деловито приладила череп на колючую ветку. – Дозорную службу и отсюда нести можно. Да не зевай, морда разбойничья!
Васёна и бровью не повела. Насмотрелась уже на мертвые головы бывших душегубов, привыкла. Сейчас ее волновало только одно: будущая метла.
Яга легко, одной рукой, выдернула из снега и промерзлой земли осиновый кол, кинула Васёне. Девочка поймала его на лету.
– Прикинь: по руке ли он тебе, не тяжел ли?.. Нет? Вот и славно. Пошли в дом. Ты кол в порядок приведешь, а я пока Ворона Вороновича кое-куда пошлю.
* * *
Василиса ножом обстругивала и скоблила осиновый кол, чтоб стал глаже, и слушала наставницу.
– Я тебе покажу кой-что получше заморских микросхем. Научу оживлять метлу... Так, что у тебя на обвязке-то было? Волосы, вот как... ну-ка, ну-ка, занятно...
Яга аккуратно отделила от разорванного волосяного шнура, уцелевшего на бамбуковой полоске, один волосок, кинула в огонь, вгляделась в мгновенную вспышку, принюхалась.
– Ишь ты! А была то коса самоубийцы, звали девку Вэй Ли, при жизни шлюхой была... неплохо. Хорошая была оплетка, но придется выбросить. Не горюй, новая лучше будет, из гадючьей кожи. Да не из кожи убитых змей – какая в ней прочность, какая сила колдовская? Нет, настоящие выползки, сброшенные перелинявшей гадюкой. Я в свое время ради нового помела в самый что ни на есть Багдад добралась, добыла там кожу королевской кобры, во!.. Но и гадючьи шкурки в деле пользительны – уж всяко лучше ремешков из человечьей кожи. Никогда, внучка, не бери на обвязку эти ремешки, из-за них метла становится шибко умная, вместо полета философствовать начинает, наперекор хозяйке все делает. А змеиная шкурка – она проще. Она, когда на змее была, точно знала, что рожденный ползать – летать не может, так теперь для нее полет – чудо и радость...
Василиса слушала и работала. У нее и всегда-то в руках дело не ржавело, а тут она особенно старалась. Под внимательным взглядом Яги метла словно сама на свет появилась: до того ловко легли друг к другу бамбуковые полоски-прутики, до того прочно обняла их оплетка из гадючьей кожи, до того славно острый нож остругал осиновую рукоять.
– Давай-давай, – одобрительно кивнула ей Яга. – В покупной метле и половины той силы не будет, как в той, которую ты сама с любовью сделаешь. Эх, сколько я, старая, на свете живу, в колдовстве кой-как разбираюсь, а и то не устаю удивляться, какие чары могут быть в вещи, которую человеческие руки сделали, коли те руки – с умением да со старанием...
Дверь приоткрылась, из сеней деликатно протиснулся ворон, притворил крылом дверь, чтоб горницу не выстуживать. Яга отломила ему краюшку пирога. Кондрат уселся на краешке стола и принялся за угощение. Яге ничего не сказал, а та и не спросила. Раз повеление выполнено, то чего зря речи вести?
– Теперь главное, – веско сказала Яга. – Чтобы метлу оживить, понадобится кровь. Немного – всего три капли. Капля человечьей – для разумения, капля собачьей – для верности, капля птичьей – для легкости полета...
– Кар-р-р-р!!!
– Струсил? Не трепыхайся, воронья душа! Кому твоя кровь нужна? Мне орел каплю своей даст. Орел, птичий царь, у меня в долгу – я по прошлой весне не дала змее его гнездо разорить. Запоминай, Васёна: ежели ненароком сделаешь доброе дело, так расстарайся с него прок поиметь, не то будешь ты не ведьма, а распоследняя безмозглая фея.
– А собачья кровь, бабушка? Где мы ее возьмем?
– Я над домашним зверьем не властна, а вот уговориться могу. Ждем гостей, Васёна, за коими Ворон летал. А пока ты осинку-то заостри, чтоб было чем упыря приветить, коли к тебе сунется, да слова мои запоминай.
– Я слушаю, бабушка. А кровь надо брать добром? Или можно силой, без согласия?
– Оно все равно, лишь бы не с мертвого брать. С мертвого-то – какой полет? Мертвая кровь метлу к земле грузом потянет. А насчет «добром»... Ты пробовала когда-нибудь у живого орла каплю крови силою взять? Они, орлы-то, народ драчливый и вредный...
Так и шла учеба с работой пополам, пока ворон не каркнул от слюдяного оконца:
– Гости на двор-р!
– Пошли на крыльцо, Васёна, – сказала Яга.
* * *
С любопытством, но без удивления глядела Васёна, как с неба пал огромный черный орел, сел на перила
