Но, не смотря на свое черное детство, она была такой хорошенькой, знаете, словно выросла при королевском дворце, а не в этой душной, пропахшей мочой и табаком коморке, о которой она, не без печали в голосе, часто потом вспоминала. Она была такая застенчивая, хрупкая, растерянная и доверчивая, совершено не понимающая что ей нужно делать в этой жизни. (Койот на мгновенье мечтательно призадумался, затем сожалея вздохнул и продолжил). Он перестал себя ограничивать, броско повернул к ней голову, и теперь детально рассматривал ее худенькое тело с небольшой грудью в белом шнурованном топике. Она не подняла на него взгляд, но кажется поняла, что за ней пристально наблюдают — от чего, смотрящая вниз голова ее впала еще сильнее выставив хрупкие плечи вперед. Наконец она нашарила эту судьбоносную бутылку и положила слева от себя: «вот» — скромно сказала она и принялась впопыхах закидывать вещи обратно в рюкзак, пошмыгивая своим носиком. Он обратил внимание на то как дрожат ее тонкие руки. «Слушай, если ты меня боишься, я могу встать и уйти, без проблем», показал он жест выставленных ладоней. Она помотала головой и как будто очень тихо ответила: «нет». Она больше не складывала вещи, ее руки, замерли внутри рюкзака. Голова застыла и виновато смотрела вниз, будто ожидая, что сейчас на ее шею упадет гильотина. Отрывисто от него долетали вопросы о том, о сем, работу ли она ищет, может быть едет куда-то к родственникам, или так просто, решила покататься, посмотреть на мир. На все вопросы девушка отвечала односложным и вздрагивающим «нет» а на последний, касаемо причины бродяжничества «а зачем тогда тебе все это?» она и вовсе не сдержалась и тщетно силясь оставаться непоколебимой, захныкала. И вот тут та он понял, что она ищет его. Может ли подлинная любовь зародиться за считаные минуты? (слово спросил самого себя Койот) да — запросто. Выпавший птенчик из гнезда, обречённый на жуткое растерзание хищными тварями, коими изобилует весь белый свет. Неумолимое желание, взять это чудо под свое крыло, сочилось со всех пор его тела: «слушай, если хочешь, я могу обнять тебя — сказал он ей и добавил — только если ты сама этого хочешь». Ничего не ответив, полусогнуто, словно идя под обстрелом, она медленно приблизилась к нему, упала на колени, а затем подогнув ноги прилегла боком, сложив голову ему на живот. Ее дрожащая пятерня ласково и аморфно процарапывала кончиками пальцев бельевые складки на его бело-голубой тельняшке. Она беззвучно плакала в эту минуту, а он молча гладил ее волосы, по чуть-чуть заправляя их за покрасневшее ушко. Они смотрели друг на друга так неотвязно, будто любовь между ними была длиною в жизнь, но они вот-вот только встретились. Сколько это могло еще продолжаться одному богу известно, но блаженная идиллия вскоре нарушилась канонадой фирменных «пшиков» которые издают фуры при торможении. Он поднял глаза и увидел перед собой целый караван серых фур с крытыми прицепами, который приостанавливаясь перед развилкой, поочередно, заворачивал направо, потом, подруливая влево, поднимался на эстакаду и уезжал в сторону его дома. Глядя на эту вереницу, непроизвольно пытаясь разглядеть силуэты водителей в тени громадных кабин, у него затеплилась очень дерзкая мысль, и когда последняя фура в охвостье каравана удалилась настолько далеко, что перестала издавать звуки, он произнес ее: «Слушай, может к черту это все, всю эту вонь плавящейся резины и бесконечный дребезг. Я хочу тишины, очень хочу, правда, покоя, понимаешь? Только я хочу этого с тобой. И как же я хочу, чтобы ты захотела со мной того же самого». После этих слов они, кстати, впервые поцеловались. То была ее инициатива, она приподнялась и чмокнула его в затвердевшие от ветра губы и так же впервые, она тогда, улыбнулась. Но он как будто не обратил на это никакого внимания и продолжил: «У меня есть свой дом — хороший, ухоженный, машина — почти на ходу, нуждается в небольшом ремонте, работу я найду без проблем, я буду любить тебя как никто другой, я никогда не посмею тебя обидеть, никогда не трону пальцем…
Койот внезапно замолчал. Я не знаю, то ли это от хмеля, то ли его тронул так собственный рассказ, но глаза его взмокли. Он вылил остатки в стопку (получилось чуть больше половины) и, держа ее двумя пальцами и смотря на нее, облокотился на край стола.
Это все? Подумал я, и тут же Лидия прочла мои мысли:
— А что было дальше? — спросила она.
— Ни чё! — резко ответил Койот — поехали они к нему домой и жили там достаточно долго и счастливо, так счастливо, что все эти девять с половиной лет ему и не усерался ваш гребаный автостоп, да и бог ему уже на хер не нужен был со своим Ростовским монастырем. Он нашел там работу, да такую, что с головой хватало на двоих и, теперь уже его жене, не было нужды работать — она занималась домашними делами, да огородом. Машину починил он свою и научил ее со временем водить и права даже ей сделали, чтобы она могла катать его по деревне, пока тот хлещет свой «AMSTERDAM». Только не долго музыка играла к большому сожалению. Туберкулез подкосил ее спустя двенадцать лет и организм просто не выдержал. (Койот выдал заминку) Но зато я знаю, что она до конца своих дней, была счастлива со мной. Я делал все что мог для нее, для нашего общего счастья.
Койот окинул нас взглядом:
— Слушайте. Я теперь боюсь отпускать вас одних, не буду лукавить, боюсь я в частности из-за Лидии, извини Артем. Нам все равно всем в одну сторону. Доберемся вместе до Ростова, и я посажу вас на автобус в Туапсе. У меня есть с собой не много денег, там они мне будут уже не нужны. Их точно хватит вам на билеты. Только вот в чем дело, я сегодня выпил пива и поэтому выезжаю завтра с утра. Я за рулем, может, видели с торца стоит серебристая audi (мы кивнули) — вот, это моя. Разместите где-нибудь неподалеку лагерь, а завтра мы все вместе тронемся в путь. И мне так будет спокойней и вам безопаснее.
Я оценивающе посмотрел на Лидию, она так засияла от этого предложения, что я просто не мог ему отказать.
