Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 25
class="p1">– Должно быть, нелегко спускаться на землю с облаков, где вы парили со своей возвышенной музыкой, маэстро.
Поляк наклоняет голову, не соглашаясь насчет парения в облаках, но и не возражая. Вблизи возраст заметнее. Мешки под глазами, обвисшая кожа на горле, пигментные пятна на тыльной стороне кистей.
Маэстро. Прежде всего следует определиться с именами.
– Если позволите, – говорит она, – как к вам обращаться? Думаю, вы успели заметить, нам, испанцам, польские имена кажутся сложными. Нельзя же называть вас весь вечер маэстро.
– Мое имя Витольд, – отвечает он. – Можете так ко мне обращаться. Пожалуйста.
– А я Беатрис. Наших друзей зовут Эстер и Томас.
Поляк поднимает пустой бокал, приветствуя троих новых друзей: Эстер, Томаса, Беатрис.
– Наверняка, Витольд, я не первая, кто путает вас с тем знаменитым шведским актером… вы знаете, о ком я.
Тень улыбки пробегает по лицу поляка.
– Макс фон Зюдов, – говорит он. – Мой злобный братец. Преследует меня везде, где бы я ни появился.
Эстер права: то же вытянутое скорбное лицо, те же выцветшие голубые глаза, та же гордая осанка. Только голос разочаровывает. Ему явно не хватает глубины тембра «злобного братца».
20
– Расскажите нам о Польше, Витольд, – говорит Эстер. – Объясните, почему ваш соотечественник Шопен предпочел жить во Франции, а не на родине.
– Если бы Шопен прожил подольше, он вернулся бы, – отвечает поляк, с явным усилием, но безошибочно расставляя времена. – Он был молод, когда уехал, – и молод, когда умер. Дома молодые несчастливы. Вечно ищут приключений.
– А вы? – спрашивает Эстер. – В молодости вы, как и он, были несчастны на родине?
Для поляка Витольда это возможность рассказать, каково быть молодым и неугомонным на своей несчастной родине, о желании сбежать на декадентский, но такой манящий Запад, но он ею не пользуется.
– Счастье – это не важное… не главное чувство, – отвечает он. – Каждый может быть счастлив.
«Каждый может быть счастлив, но для того, чтобы быть несчастным, нужен некто особенный, кто-то вроде меня» – он это имеет в виду?
– Тогда какое чувство важнее, Витольд? – слышит Беатрис свой голос. – Если счастье не главное, что тогда важно?
За столом становится тихо. Эстер с мужем переглядываются. «Зачем она все усложняет? Нам предстоят несколько трудных часов, а она намерена сделать их еще труднее?»
– Я музыкант, – говорит он. – Музыка для меня важнее всего.
Он не отвечает на вопрос, уклоняется, но это не имеет значения. О чем ей действительно хочется спросить, но она этого не делает: «А как же мадам Витольд? Что она чувствует, когда ее муж заявляет, что счастье не главное? Или нет никакой мадам Витольд – мадам давным-давно сбежала, чтобы обрести счастье в объятиях другого?»
21
О мадам Витольд он не упоминает, зато рассказывает о дочери, которая училась музыке, затем уехала в Германию играть в группе и обратно не вернулась.
– Однажды я слышал ее. В Дюссельдорфе. Мне понравилось. Хороший голос, хорошая подача, но сама музыка не очень.
– Да, с молодыми так всегда… – говорит Эстер. – Причиняют нам столько душевных страданий. Но вы должны радоваться, что музыкальная линия в семье продолжается. А как обстоят дела в вашей стране? Я помню хорошего папу, он же оттуда? Иоанн Павел.
Похоже, поляк не хочет обсуждать Иоанна Павла, хорошего папу римского. Она, Беатрис, не считает Иоанна Павла хорошим папой. И даже хорошим человеком. С самого начала он казался ей интриганом и политиканом.
22
Они обсуждают молодого японского скрипача, который выступал в прошлом месяце.
– Выдающее техническое мастерство, – говорит Томас. – Там, в Японии, они очень рано начинают. В два, в три года ребенок повсюду таскает с собой скрипку. Даже в туалет! Скрипка становится частью тела, как третья рука. А вы когда начали, маэстро?
– Моя мать была певицей, – отвечает поляк, – поэтому в доме всегда звучала музыка. Мать была моей первой учительницей, потом другой учитель, потом академия в Кракове.
– Значит, вы всегда были пианистом. С самого детства.
Поляк серьезно раздумывает над словом «пианист».
– Я был человеком, который играет на фортепьяно, – наконец говорит он. – Как тот человек, который компостирует в автобусе билеты. Он человек, и он компостирует, но он не компостер.
Значит в польских автобусах есть люди, которые пробивают дырки в билетах, – там до сих пор не усовершенствовали систему. Может быть, поэтому юный Витольд не сбежал в Париж, как его музыкальный герой. Потому что в Польше есть люди, которые компостируют билеты, и люди, которые играют на фортепьяно. Впервые Беатрис думает о нем с теплотой. «Возможно, под этой важной наружностью скрывается шутник. Почему бы и нет».
23
– Вы должны попробовать телятину, – говорит Томас. – Телятина здесь всегда хороша.
Поляк отказывается:
– У меня не крепкий живот, особенно по вечерам.
Он заказывает салат и ньокки с соусом песто.
«Крепкий живот» – какое-то польское выражение? Живот у него определенно не большой. Поляк скорее – она подбирает слово, которым пользуется нечасто, – cadavérico, костистый, как труп, как скелет. Он должен завещать свое тело медицинскому факультету. Они оценят такие большие кости, на которых можно практиковаться.
Шопена похоронили в Париже, но потом, если она правильно помнит, какое-то патриотическое общество эксгумировало прах и перевезло на родину. Хрупкое, почти невесомое тело. Тонкие косточки. Достаточно ли велик этот человечек, чтобы посвятить ему жизнь, – мечтателю, ткущему изысканную материю звука? Для нее это важный вопрос.
В сравнении с Шопеном и даже с его последователем Витольдом она не заслуживает внимания. Беатрис это понимает и принимает. Однако она имеет право знать, тратит ли впустую часы, терпеливо слушая треньканье клавиш или скрежет конского волоса по струне – когда могла бы кормить бедных на улице, – или это часть более важного замысла? Ей хочется крикнуть ему: «Говори, докажи, что твое искусство, что все это – не зря!»
24
Разумеется, он понятия не имеет о том, что творится у нее в душе. Для него она – часть бремени, которое приходится нести из карьерных соображений: одна из тех прилипчивых богачек, которая не оставит его в покое, пока не вытрясет положенное. Как раз в эту минуту он на своем медлительном, но правильном английском излагает историю, которая должна понравиться такой, как она, – о своем учителе, который сидел над ним и всякий раз, стоило ему сфальшивить, бил по рукам линейкой.
25
– А теперь вы должны признаться, Витольд, – говорит Эстер, – какой город из тех, где вы гастролировали, понравился вам больше всего? Где – разумеется, за исключением Барселоны – вас лучше всего принимали?
Не давая возможности поляку ответить – признаться, какой из городов понравился ему
Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 25
