шоке моргаю. Но когда бутылка шампанского, стоящая на льду на стойке бара, внезапно взрывается, я уже не в шоке.
Вдруг стрельба действительно начинается.
С вечеринки доносятся крики, когда автоматный огонь обрушивается на весь сад. Мой разум щелкает как по инстинкту, и я ныряю за шведский стол, когда пули разбивают стеклянные двери и окна. Мой пульс глухо стучит в ушах, я поправляю перекошенные очки, когда лезу в сумочку за 45-м калибром.
До меня доносятся крики мужчин, люди Кашенко, кричат по-русски и по-английски. Я высовываю голову из— за стола быстро осматриваясь-как раз вовремя, чтобы увидеть, как трое солдат Братвы падают под градом пуль. Моя челюсть напрягается, когда я вглядываюсь в ночь. Выстрелы доносятся с крыши напротив дома Льва и Зои, но я ничего не вижу.
Я разворачиваюсь и выскакивая бегу сломя голову, пока не прячусь за одной из увитых виноградом стен самого пентхауса. Пули с треском обрушиваются по столу, за которым я только что пряталась. Я снова смотрю в окно и чувствую, как сжимается мое сердце, когда я вижу, как Николай со стоном падает за садовую стену. Его белая рубашка пропитана кровью с одной стороны.
Я делаю вдох. Я готова бежать ему на помощь. Но вдруг чья-то рука обнимает меня за шею и крепко прижимает к себе. У меня перехватывает дыхание, и сердце подскакивает к горлу. Я чувствую массивную мускулистую грудь у себя за спиной и руку, крепко обхватившую меня, словно сталь.
И вдруг я чувствую его дыхание у своего уха.
— Ты моя, малышка.
Его голос подобен водке и металлу. Он похож на старое скрипящие дерево и дым, опасно шепчущий мне на ухо. Я шиплю, извиваясь из его хватки. Но он такой чертовски сильный. И он чувствуется гигантом позади меня. С последним ворчанием я отталкиваюсь обоими локтями назад и с силой наступаю ему на ногу. Он едва вздрагивает, но этого достаточно, чтобы повернуться в его объятиях.
Я резко разворачиваюсь. От неожиданности я вздрагиваю и делаю глубокий вдох от чего сердцебиение прекращается на несколько секунд. Я смотрю на потрясающе красивое лицо, и пару пронзительных, гипнотических голубых глаз горячо смотрящих прямо в мои.
Он моргает, и внезапно его хватка ослабевает. Он смотрит на меня со смесью шока, ужаса и… Я хмурюсь. И признание. Он моргает, как будто не уверен, что видит меня, и его мощная, точеная челюсть сжимается.
— Ты…
Я бы никогда не дожила до десяти лет, если бы не умела быстро соображать перед лицом опасности. И у меня в руке пистолет.
Я не колеблюсь. Я не зацикливаюсь ни на том, насколько потрясающе хорош собой мой нападающий, ни на выражении его лица. Поднимая пистолет, прижимаю его к его груди и нажимаю на спусковой крючок.
Пистолет сильно дергается, от отдачи отдергивая мою руку и проходит через все тело. Но хватка мужчины на мне ослабевает. Он издает единственный хрюкающий звук, отшатываясь в тень, когда его руки летят к дыре в кожаной куртке. Он делает глубокий вдох и смотрит на свои руки. Затем он смотрит на меня, его лицо искажается.
— Ты…
Позади меня взрывается стрельба, и я кричу, бросаясь на землю под градом осколков стекла и камней патио. Я вздрагиваю, когда пуля вонзается в стену рядом со мной. Но вдруг стрельба прекращается.
Я выскакиваю с пистолетом в руке, оглядывая бойню во внутреннем дворике. Когда я вижу, как Виктор и Лев врываются в разбитые двери, я чуть не кричу от облегчения. Брат бросается ко мне через сад и крепко хватает.
— Ты ранена?!
— Нет, — выдыхаю я. — А ты?
Он мрачно качает головой.
— Фиона? — Хриплю я.
— У нас все в порядке, Нина.
— Николай…
Виктор поворачивается и показывает на своих людей, помогающих подняться на ноги вздрагивающему Николаю.
— Один его раНейл в руку, но будет жить.
— Потери?
Брат мрачно кивает.
— Пять человек.
— Кто…
— Нина…
— Виктор, я в порядке…
— Нина!
Я хмурюсь. Я знаю, что все еще в шоке, но он не имеет смысла. — Виктор, я в порядке…
— Тогда чья это кровь?
Я поворачиваюсь, и у меня отвисает челюсть. Огромный мужчина с пронзительными голубыми глазами исчез. Я выстрелил ему в грудь, и он исчез— то есть буквально перестал лежать на земле. Но там есть кровь, и ее много.
— Нина…
— Я не знаю.
Мое сердце замирает, когда я лгу брату. Я не совсем понимаю, почему я не говорю правду. Я тоже не совсем понимаю, почему в этот момент я решила не упоминать о том, чтобы выстрелить кому-то в упор в грудь. Но у меня нет времени зацикливаться на этом. Подкрепление Братвы хлынуло на крышу. Фиона и Зои бросаются ко мне, крепко обнимая и всхлипывая от страха.
Но я не плачу. И шок от выстрела быстро проходит. Психиатр, вероятно, сказал бы “слишком быстро”, но это так. Вот что делает с тобой детство мучений и травм, я думаю.
Я поворачиваюсь и смотрю на кровь на земле. Секунду назад я не была уверена, почему солгала. Но теперь я могу это сделать. И это может быть потому, что где-то глубоко в моей голове есть воспоминание об этих преследующих голубых глазах. Где-то внутри я знаю, что видел их и звериную свирепость за ними раньше.
И постепенно я начинаю задаваться вопросом, увижу ли я их снова и неуклюжего зверя, похожего на человека, привязанного к ним.
Глава 2
Нина
Три месяца спустя:
Теперь ты моя, малышка.
Я задыхаюсь, дрожу, когда сон исчезает вокруг меня. Мой пульс учащается, дыхание сбивается в ночной одежде. Моя ночная рубашка прилипает к коже— влажная от пота после сна.
И моя рубашка-не единственная мокрая одежда, когда я просыпаюсь.
Сажусь на кровати, и чувствую, как горит мое лицо и покалывает кожу. Меня все еще трясет, но я стараюсь успокоить дыхание. Я пытаюсь сосредоточиться и думать о том, чтобы вернуться в постель до утра. Но когда я смотрю на будильник на прикроватном столике, я издаю мучительный стон.
Да, этого не случится. Каждое утро я встаю рано, в пять часов. Часы показывают 4.30, и мой мозг уже полностью проснулся. Я ни в коем случае не могу расчитывать на эти последние полчаса сна.
Дрожа я закрываю лицо руками. Мой пульс все еще стучит в ушах, когда я снова запускаю руки в волосы. Я закрываю глаза, и обрывки сна снова всплывают в моем сознании.
Так
