древний монах не писал слова, а вырезал их в граните. Свиток сообщал о заложении замка в устье реки Ногат. Тогда от поганого капища осталось множество чёрных каменных глыб и строители страшно ругались, пока их выковыривали. Камни, которые «на двух подводах не увезёшь», пошли в основание стен.
Дальше свиток рассказывал, что пока стучали лопаты, из леса вышел волхв с медвежьим черепом на голове. Он презрел смерть от христианских копий, явился перед магистром, умолял не трогать священные глыбы. Креститься он отказался, за что и был посажен на кол.
Эх, не то всё!
Вечер близко, комтур потеряет терпение, а тогда…
Палач с железным прутом уже маячил впереди. И тут из-под бумажной горы показался край рукописи со следами крысиных зубов. Грета выдернула его, впилась глазами в небрежные штрихи на обороте. План туннеля! Ага, вход в Высоком Замке.
А потом достала кремень, кресало — и сожгла документ. Теперь никто не сможет провести отряд, кроме неё.
____________________________________________________
[1] Полубратья — ещё не посвящённые в братья воины Тевтонского ордена. Носили на груди неполный крест, «куриную ножку».
[2] Рефектарий — трапезная.
Глава 3. Весёлые убийцы
Грета вышла из башни, наполнила грудь августовским воздухом. Мокрые камни, солома, молоко — время вечерней дойки, поварята несут на кухню тёплые вёдра. Скрутила кукиш бронзовой сове на крыше, чтобы дорога была удачной. Маленькие летучие мыши пролезали через щели колодца и метались над пеликаном. Арочный коридор вёл в Средний замок, железную решётку ещё не заперли. Надо зайти в арсенал за кольчугой…
Вдруг кто-то зажал ей рот широкой ладонью, затащил в боковой ход. Локти и колени сдавили с такой силой, что не дёрнешься.
— Тс-с, — горячо выдохнули в ухо.
Судя по кожаным наручам с клёпками, это был брат Бриан. Грета перевела дух, насколько можно это сделать с зажатым носом.
— Я иду с тобой и с отцом Антонио, — шепнул Бриан, отпустив. На его шее висела серебряная ладанка, Мария с младенцем — защита от нечисти.
Грета тихо спросила:
— Это ты за мной крался днём?
— Да, от самой темницы. Конрад велел. И ещё мне придётся убить тебя, как только придём в Данциг. Без обид. Кажется, остальные в отряде получили такой же приказ.
— Почему ты мне сказал? — удивилась Грета и вгляделась в смуглое лицо со шрамами от оспы. Густые ресницы, хищный нос, тонкие ноздри. Этот сын сарацинки разваливал напополам татарина вместе с конём, лишь один раз махнув мечом. Если ему приказали убить — значит, так и сделает. Хоть лисой обернись, от него не уйдёшь.
— Потому что ты честный воин, Генрих. Конрад вечно прижимает лучший доспех, а ты готов всё отдать, лишь бы никого не обидеть. Помнишь, ты мне нагрудник поменял перед вылазкой? Я так хотел идти, а ты настоял. Мне в том бою свинец из ручной пушки попал в грудь с десяти шагов. И твой нагрудник выдержал, чтоб его черти сгрызли! Я каждую вечерню за тебя молитву читал святому Христофору, все две недели. Но тут уж извини — прикончу.
— Спасибо за предупреждение, брат Бриан.
Грету вытолкнули в проход. Мощная тень скользнула из ниши и исчезла.
Эх, ужинать пошёл. Голод впился в кишки.
Похоже, комтур решил обезопаситься. Вроде бы он хотел оставить своему верному помощнику жизнь? В темнице так показалось. А потом, значит, передумал. Теперь на привале не поспишь.
Она побежала в арсенал. Успеть бы на вечернюю трапезу! В подземелье четыре дня приходилось есть жидкую похлёбку, варёная баранина казалась лакомством. Из кусочка выглядывает белая косточка, поднимается пар, пропитанный пряными травами и молоком…
Грета оборвала себя: чревоугодие. И принялась шептать «Отче наш». Но белая косточка, с мозгом внутри, бесстыдно вылезала между строк.
Тайный ход начинался из подвала Высокого Замка, где раскинулась кухня. Пятьдесят лет назад здешние пекари проковыряли потолок, и на них полился золотой дождь: сверху была орденская сокровищница. Пекари набили мешки монетами и прокопали ход под рекой Ногат, чтобы унести добычу. Но далеко уйти им не дали, поймали в селении Большой Став, потом вернули в замок и сварили в тех же котлах, в которых воришки готовили раньше еду.
Брат Одо любил об этом рассказывать.
На поясе приятно тяжелели ножны. В арсенале Грета собрала мешок, положила шлем, пристегнула кинжал и нашла шесть хороших арбалетов. Но на ужин опоздала, опоздала и к раздаче милостыни.
Все куски, которые не доели братья, полагалось оставлять нищим, и как только звонил колокол к вечерней трапезе, перед Средним Замком собиралось порядочно народу в обносках. Месяц назад запахло осадой, все нищие исчезли, точно вороньё их унесло. Однако место возле ворот быстро заняли искалеченные кнехты.
Теперь в трапезную идти уже бесполезно, корки не сыщешь. Да и позор члену Ордена есть одному. Неужели отправляться в поход голодной?
Путь через кухню, может, там покормят.
Возле левого крыла Высокого Замка стоял кислый запах дрожжей. Если бы только стоял — так он кидался на тебя и заставлял истекать слюной.
Когда Грета спустилась по лестнице, огни в печах уже затушили. Котлы оказались выскоблены, крупы убраны, вдоль столов для замеса теста храпели поварята. Поварятами были косматые крестьяне и бюргеры, многие — с отрубленными пальцами, с ожогами по всему телу. В три часа ночи прогудит медный таз, и эти люди снова поднимутся печь хлеб. По горе тарелок рыжий кот гонял крыс, рядом легавая чавкала телячьей костью, придерживая её лапой.
Грета с завистью покосилась на собаку.
Кнехт-помощник брякнул об пол мешки со снаряжением и ушёл спать. В круглой люстре горело всего две свечи: поварята, как и братья в общей спальне, укладывались при свете.
— О, Генрих! — раздался за спиной бас. — А я тут сижу, забери меня дьявол, и нет никого.
У полок с припасами стояла скамья, с неё поднялось нечто круглое, тяжело дышащее, с курчавой чёрной бородой.
— Брат Фед[1], ты? — окликнула Грета, вглядываясь в полутьму. Показались две наливные свёклы в окружении вихря из смоляных кудряшек.
— Знамо, не чёрт. Чего ж ты ужин-то проворонил? Держи.
Пухлые пальцы-колбаски протянули белый свёрток. Это, случайно, не наволочка, нагло стащенная из спальни? Очень похоже. Внутри тряпицы оказались пара хороших ломтей хлеба и несколько кусков варёной говядины.
— Ничего себе, Фед! — воскликнула Грета, проглотив слюну. — Вот спасибо…
Она ещё раз глянула на приставшие к мясу веточки укропа — и завернула наволочку, пробормотав:
— До заутренней по Уставу нельзя.
— Да бог видит, мы почти в дороге! — всполошился Фед, словно гусь на яйцах. —
