телегу запрягали, грузили кирпичами и гнали десять верст. Ты здоровый, ты и один вытянешь!
Я замолчала, горло пересохло. Сработало или нет?
— Вы, сударыня, не серчайте, — растерянно произнес Кузьма. — Уразумели мы — нет девки у вас. Погнали, Петька! По берегу проверим. Не иначе девка топиться сюда бежала, дык не стала бы барыня ту дуру из речки тащить, на что ей та кобыла гулящая?
И первый поворотил на обочину.
А я, чувствуя, как трясутся руки, ноги и все остальное, что тут у меня есть, полезла внутрь кибитки.
— Барышня, родненькая. — Павловна торопливо сунула мне в лицо бутылочку темного стекла, из которой едко пахло травами на спирту. — Глотните-ка… Эка вы их!
Рогожный кулек на противоположном сиденье тихо всхлипнул. Я откашлялась после забористой настойки и поняла, что руки перестали трястись. Зато навалилась сонная одурь, хоть сейчас падай на набитые конским волосом подушки сиденья. А может, не такая плохая мысль? Не спать, но полежать и подумать, куда я, собственно, еду в теле молодой барыни и что ждет меня в конце пути. И как оно вообще на этот путь свернуло…
Итак, вот и продолжение нашего сериала, увы, безрадостное.
Маменька узнала, что скоро станет бабушкой. Не сменила гнев на милость, только прислала в Питер возок с разной домашней снедью — уж очень провиант вздорожал после французского разорения — да крепостную девку Лушку. Лушка тоже была беременной, по расчетам маменьки должна была родить и выкармливать барского ребенка вместе со своим.
А письма не прислала. Не простила.
Родились младенцы в срок, двое — мальчик и девочка. Но наследника едва успели покрестить, как помер, слабенький был да болезненный. А вот дочь оказалась крепенькой, как и положено, но Эммочка заболела при родах и от известия о смерти мальчика второго ребенка долго даже не видела, а потому не полюбила.
Лушка родила тоже, нянчилась с двумя младенцами, Эммочка тому и радовалась. Доктора советовали почаще бывать на свежем воздухе. А так как в Питер-городе никаких садиков возле домов обычно не предусмотрено, гуляла офицерская жена подальше от Коломны. Свой выезд родители Михаила Степановича, конечно же, не держали, зато муж оставил немножко денег, так что пятака на извозчика хватало доехать до бульвара и Невской набережной.
Одна барышня долго гулять не будет. Появились у нашей Эммочки воздыхатели, все больше мелкие чиновники. Она, конечно же, дальше легкого флирта не допускала, так, перемолвиться словом. Думала про себя: кабинетский регистратор сравнительно с поручиком гвардии — это как подберезовик сравнительно с боровиком. Так я ведь не срываю, а просто гляжу.
Еще одна зима прошла. Вести долетали — узурпатора Бонапарта побили во всей Европе, теперь во Франции война идет. А потом стало известно, что наш царь Александр в Париж вступил, а Наполеона на остров Эльбу отправили.
Частные новости не курьеры привозят. Только когда в Петербурге проклюнулась чахлая листва, узнала Эммочка, что гвардии поручик Михаил Степанович Шторм погиб при взятии города Парижа, на окраине, именуемой Монмартр.
От горя его отец слег, мать за ним ходила, невестку почти не замечала. Эммочка отписалась маменьке. Та в ответ письмо прислала, не очень-то доброе. Мудрствовала много о том, как в жизни бывает, когда под венец без благословения родительского. Будто коль благословила бы, так и пуля французская мимо мужа пролетела бы! А потом добавила: если новая родня без куска хлеба оставит, так и быть, приезжай, для тебя кусок найдется.
Свекровь да свекор куском не попрекали, но жили бедно. Намекнули — надо бы вдове о пенсионе похлопотать.
Эммочка этим и занялась. Да только в присутственных местах много было таких офицерских вдовушек. Стала она и дальше флиртовать с чиновниками, спрашивать, как можно зайти в нужное ведомство, чтобы не с парадного входа.
Нашелся один заступник, коллежский секретарь Анатоль. Обходительный, речистый, скорый на комплименты. Говорил, что мужа покойного представили к производству в капитаны, но произвести не успели. Надо постараться, выхлопотать пенсион за гвардейского капитана, но для этого лучше не спешить.
Они и не спешили. Гуляли по Невскому, в кондитерские заходили. Шампанское, ликеры — всякое было.
А кончилось все хуже некуда. Санкт-Петербург не деревня, но нашелся добрый человек, что навестил свекровь со свекром и рассказал, как их невестка с красавцем-усачом выходила из экипажа возле гостиницы. Свекор аж с постели соскочил и велел из дома выметаться. Свекровь еще ребенка отобрать хотела, но уж этого Эммочка не позволила. Был бы жив сынок, наследник, свекры еще поборолись бы, а за девчонку так, для порядка только пытались уцепиться. Отдали.
Кинулась вдова к Анатолю по известному адресу. На стук открыла незнакомая дама, представилась женой. А за ее спиной еще какие-то женские голоса хмельно смеялись да непристойности выкрикивали. Понятно, что за жена — актриска… с подружками. Да разве ж от того легче?
Так и осталась Эммочка одна в Петербурге. Или на паперть, с младенцем и протянутой рукой, или к сердитой маменьке.
Глава 4
…Уф-ф-ф, вроде немного разобралась с воспоминаниями. Не до конца, но хоть чуть-чуть. Руки и ноги постепенно согревались, Павловна продолжала хлопотать вокруг меня, не очень-то и обращая внимание на то, что я почти не реагирую. Барышня нежного воспитания, что с нее взять? Опамятуется. Жива — и любехонько. Так, во всяком случае, звучало ее бормотание, вовсе не мешавшее мне вспоминать скупые радости и щедрые горести моего нового прошлого.
Итак… муж погиб. Из дома бедняжку погнали. Но неужто эта милая Эммочка столь псхологически неуравновешенная, что с моста сиганула?
— Вам бы, барышня, нутро надо получше согреть, — продолжала ворковать Павловна. — Самоварчик был бы лучше, да нет его, а вот рябиновка… Маменька не гнушалась, когда мерзла. Давайте еще глоточек, вот так…
Спорить я не стала — погреться изнутри следовало, да и продезинфицировать носоглотку стоило. Поэтому заранее вздохнула и почти не обожглась, опрокинула в рот остатки настойки из бутылочки.
Все же разок кашлянула. Зато сознание окончательно прояснилось, и я вспомнила финальную серию мелодрамы.
Маменьку в живых Эмма не застала. Зато получила целый ворох неприятных открытий. Дело в том, что полностью поглощенная собственными несчастьями барышня не особенно интересовалась, как там поживает брошенная в деревне маменька. А поживала та в последние годы плохо. Военная пора подкосила многих в губернии, а мелкопоместных так и вовсе разорила. Маменька сначала продала все остатки
