Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
— Не вызовет ли это лишних расспросов? — негромко осведомился Азазелло.
— А кому какое дело? — пожал плечами Бельфегор. — Человек, у которого умерла любимая жена, поседел в одну ночь. Трубадуры еще и песню сложат. «Одною ею жил я столько лет…» Или что-нибудь в этом роде.
— Мы задержались, пора в дорогу, — хлопнул в ладони Воланд, и тотчас снаружи послышалось ржание коней. — Пусть делают, что им заблагорассудится. А там начнется совсем другая история…
И три фигуры — Воланда, Азазелло и Бельфегора — постепенно растворились в воздухе вместе с пуделем и троном на львиных лапах. Посторонний наблюдатель увидел бы совершено мирную картину. Спящая семья: кормилица в плетеном кресле, тихонько посвистывающая носом, младенец, покоящийся на ее необъятной груди, и абсолютно седой, хоть и нестарый еще человек, скрючившийся в кресле темного дерева с бархатными потертыми подлокотниками.
Лишь неугомонная кочерга в последний раз всплыла со своего места, чтобы аккуратнее разместить почти прогоревшие полешки в камине, после чего вернулась на свою подставку и больше не шевелилась.
* * *
Голубоглазый чернокудрый красавчик, дефилирующий по Гербертштрассе, остановился возле уличного музыканта, игравшего на какой-то дикой гармошке прямо напротив яркой витрины интим-магазина. Музыкант был одет в расшитую безрукавку на голый торс, татуирован и одноног.
А на витрине цвела махровым цветом БДСМ-атрибутика. На манекене мужского пола надета была кожаная маска, закрывающая голову полностью, даже нос, рот и глаза. В руках манекен держал плетку, а пластиковое тело в некоторых местах было обвито портупеей.
Перед мужским манекеном на коленях стоял женский — в ошейнике и с красным кляпом-шариком во рту, а сзади украшенный пышным хвостом.
«Придурки, лишенные вкуса и мозгов, — лениво подумал красавчик. — Два нижних у них тут, что ли, развлекаются? А где хозяин в таком случае? Поставили бы уж третий манекен. Лишь бы товар продать…»
На душе его было неспокойно.
Да, в «Спящем медведе» дела шли как нельзя лучше. Пару цыпочек они уже приметили. Беременные. Отлично. Можно придумать много разных комбинаций с младенчиками, когда родятся. Подрастить на органы или сразу продать этим толстосумам из Алжира. Те недавно заказывали самый трэш — повторить сюжет «Сербского фильма», одного из самых запрещаемых ввиду его абсолютной бесчеловечности.
У него были и такие клиенты, которые хотели именно повторений ужастиков — в реальности. Типа «Человеческой многоножки». Вмонтировать в нее еще и ребенка… Почему бы и нет. Надо обдумать, может получиться забавно.
Сейчас тоже может получиться забавно. Хотя и бескровно на этот раз.
— Эй, как тебя?.. — негромко обратился Анселл к музыканту.
— Габриэль, — помедлив, с достоинством ответил тот, длинно сплюнув.
Голубоглазый кивнул.
— Ты же не девственник, надеюсь? — продолжал он. — Нет, я посягаю не на тебя. Просто у меня есть деньги и причуды.
Музыкант помедлил и оценивающе взглянул на незнакомца. — И как далеко простираются твои причуды? — осторожно спросил он.
— Ну, в твоем случае все безопасно. Я хочу угостить тебя девочкой.
Парень вновь помедлил с ответом.
— На кой тебе это? — наконец осведомился он.
— Нужна разрядка, чтобы не грохнуть кого-нибудь. — Анселл приятно улыбнулся. — Один нюанс — я буду смотреть.
— Извращенец, что ли? — усмехнулся Габриэль.
— Бывает со мной и такое, — пожал плечами тот. — Не грузись. Мне просто надо расслабиться.
— О’кей, мне по фигу, — снова сплюнул музыкант. — Только если она меня ничем не заразит.
— Мы купим чистую, — заверил брюнет. — Я знаю, где есть такие. Ты со своей гармошкой столько не заработаешь…
— Это бандонеон, — с достоинством поправил музыкант.
— О’кей, — вздохнул брюнет. — Идем покупать тебе девочку, а мне — душевный покой.
Можно подумать, таким образом можно было купить душевный покой…
* * *
Под финал Габриэль осведомился, как зовут «благодетеля». — Помяни меня в своих молитвах, как Жан-Жака де Бизанкура, — бросил он в дверях дешевого гостиничного номера, оставив музыканта и нанятую проститутку удивленными, но при деньгах. Однако душевный покой, разумеется, так и не обрел…
* * *
Итак, звали его по рождению Жан-Жак-Альбин де Бизанкур, что свидетельствовало о его дворянских корнях. Но никто даже предположить не мог, сколь глубоко в историю уходят эти корни.
Глубины эти были настолько чудовищны, что в первую очередь не давали покоя самому Жан-Жаку. Нет, днем и в те ночи, что он бодрствовал, все было прекрасно. И да, наклонности его были более чем извращенными, он был садистом-убийцей и в своем кругу этого не скрывал. А зачем скрывать, если три четверти дохода абсолютно со всех дел притекали именно с его подачи — порнобизнес, наркотики, живой товар всех мастей и прочее.
Многие считали его чокнутым и побаивались. Поговаривали, что он сам дьявол — несколько раз его пытались убить, и каждый раз безрезультатно. Зато покушавшихся на его жизнь потом находили в таком плачевном виде, что они могли позавидовать мертвым.
Никто не знал, на кого он работает и к какому клану принадлежит. Это казалось невероятным, но даже Интерпол не мог докопаться до истины. Предполагали, что он агент сразу нескольких организаций, оттого и засекречен сверх всякой меры. Они просто не знали, где копать. И не из соображений безопасности, а из соображений здравого смысла и логики. Потому что человеческая логика тут не работала.
Уже несколько лет Жан-Жаку-Альбину снились сны. Притом все чаще и все ярче.
Само по себе это явление вовсе не из ряда вон. Все видят сны, и у многих они красочны и связны, словно приключенческие фильмы, которые, к сожалению, быстро меркнут в памяти, и их невозможно «пересмотреть».
Но такая мысль и не приходила в голову Бизанкуру. Наоборот, он предпочел бы не видеть того, что он видел, потому что это было невыносимо. Не из-за чересчур пугающего визуального ряда — нет, все было еще хуже. Его сны вовсе не были снами…
Наутро Жан-Жак просыпался с рыданиями или воплем, сердцем, колотящимся где-то в трахее, и с полной неспособностью дышать. Немилосердный ужас, отчаяние и безнадежность охватывали его существо перед самым пробуждением, когда нормальные люди должны бы испытывать покой и умиротворенность. Психологи называют это паническими атаками. Но Жан-Жак вовсе не собирался идти к психологу, чтобы поведать ему о своей беде. Ни один врач в мире не взялся бы лечить его недуг. Потому что, повторимся, сны его не были снами. Они были… воспоминаниями.
Сам Жан-Жак понял это далеко не сразу, а лишь по прошествии некоторого времени и долгого размышления. А осознав, просто не знал, что ему с этой информацией делать. Он вспоминал все четче и четче то, что обычный человек помнить просто не в состоянии. Обстоятельства своего рождения. Он вспомнил свое зачатие, словно в его сознание переселилось сознание матери. Более того, воспоминания раздваивались, и он прекрасно понимал, почему — ведь в зачатии, как известно, принимают участие оба родителя. И вот одновременно в них и устремлялась память Бизанкура. Поговорка «муж и жена — одна сатана» подходила тут как нельзя лучше.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
