Я присела у перилл второго этажа, чтобы меня не заметили. Ночной гость топтался у прихожей и откашлявшись учтиво поздоровался. Моя длинная, когда-то давно, бежевая, а сейчас непонятно серая, ночнушка предательски зашуршала, я замерла, боясь, не то чтобы пошевелиться, просто вдохнуть. Но всё обошлось, моё присутствие собравшимся оставалось неизвестным.
Внизу, около пустого камина, в кресле, таком же дряхлом и убогом, как и всё здесь вокруг, сидел мой дедушка. Возле него стоял мой отец. Гость с маленькой заминкой подошел к камину и уселся в кресло напротив деда. Свеча, стоявшая на столике между двумя креслами, тускло освещавшая пространство вокруг, вздрогнула.
Гость, упитанный мужчина, тихо пробурчал себе что-то под нос и в камине тут же заполыхал огонь.
Ого! Да нас посетил маг. И не какой-нибудь, а самый что ни на есть верховный. Раз он смог без вспышек и типичных длинных, сложных заклинаний вызвать, вот так запросто, огонь.
Теперь, от огня в камине, я смогла разглядеть пришедшего гостя со всех сторон. Он представлял собой упитанного, невысокого человека. Черты лица мягкие, добрые. Когда он хмурил брови его лоб прорезала глубокая морщина. Он часто поправлял свои пышные, пшеничного цвета усы костяшками пальцев. Искренне улыбался, а затем быстро мрачнел. Глаза тёмно-медового цвета прямо смотрели на отца. В них я заметила нечто умоляющее.
Мундир, насыщенно синего цвета, выдавал в нём военного, высшего чина. Я присвистнула, различив на его обшлаге серебряную вышивку герба нашей Империи. А мужичок то не из просты. Хотя я поняла это когда увидела его магию. Предполагаю, я буду свидетелем тайного сговора.
— Я догадываюсь зачем ты пришёл. Отбор начинается завтра, верно? — Отец скрестил руки на груди. — Мой ответ нет.
Я как могла навострила ушки, затаив дыхание, смотрела, что творилось внизу.
Отец, глава семьи Язером, всегда учил меня быть воспитанной, лаконичной и всегда уважать своего собеседника, какой бы статус он не представлял. Сейчас же отошёл от своих правил и не выказывая должного уважения к гостю, с порога, начал вражду.
Милдред Язером с нескрываемым презрением смотрел на гостя. Высокий, поджарый мужчина средних лет, которого я искренне любила и боготворила. Не смотря на бедность своего одеяния в нём читалось высокое происхождение. Но в нашем положении древность рода ничего не значила.
— Прошу тебя. — Ровным голосом начал гость. Я видела, как начали дрожать его руки, а по виску заструился пот. Полено в камине треснуло, и он от неожиданности подпрыгнул.
— Что?
— Моя Лаида в большой опасности, — умоляюще простонал мужчина. Он обеими руками вцепился в подлокотники кресла, пытаясь унять своё нарастающее волнение, — нам пришло приглашение, это чёртово, совсем не нужное, приглашение. — Его глаза сверкнули злобой. — Я всё это время искал возможность изменить ситуацию, спасти её. И только ты можешь мне помочь. Не откажи мне.
— То есть ты хочешь, чтобы я пожертвовал своим ребёнком, ради твоей дочери? — Отец вскрикнул, с усилием воли понизил голос. Обернулся посмотрев в сторону моей спальни. Я сидела на корточках не дыша. Ноги начали затекать, распространяя неприятные ощущения по всему телу.
— У тебя трое детей, а у меня одна единственная. — Не унимался гость. Его тон голоса с просяще-ровного перешёл на уничижительно умоляющий. В нерешительности он сложил свои руки в мольбе.
— Ты неправильно трактуешь мои приоритеты.
— Я верну тебя на службу, — с придыханием затараторил он, — я уже со всеми договорился, всё устроил. Ты вернёшься к своей прежней жизни, и никто и не вспомнит твоих былых высказываний. Некоторые будут рады тебя снова видеть, да что там некоторые, все, совершенно все. — С жаром продолжал он. — Они уже сейчас говорили мне о своих мыслях по этому поводу. Франклин, помнишь Франклина? Он сказал, что устроит тебя в совет на руководящую должность. Зачем же ты ушёл? Тебя никто не заставлял уходить.
— Даред, — устало выдавил из себя отец, — мне незачем с тобой больше разговаривать, я принял решение уже довольно давно и не отступлю от него.
Для меня становилось всё только запутаннее.
Примерно двадцать лет назад, когда началась ожесточённая война между Империей магов и Чёрными драконами, я знаю, мой отец был советником самого императора. А мой дедушка, который сейчас сидел в кресле и помалкивал, руководил воздушной флотилией.
Война продолжалась недолго. Мы проигрывали по всем фронтам, несли колоссальные потери, но у нас оставались силы и воины, чтобы продолжать сражения. Многие погибли, но никто не собирался сдаваться. Никто, кроме моего дедушки. В решающем воздушном бою он сдался, сдал своё оружие и приклонил колено перед врагом.
Так мы проиграли. У дедушки, сильнейшего воздушного мага, отобрали все награды, лишили всех званий. Хорошо хоть не казнили, помогли его былые заслуги. Забрали наши земель, принадлежавшие нашей семье поместья, усадьбы. Отобрали всё, что только могли отобрать. Лишили нас привычной нам жизни. Выкинули нас из высшего общества. Друзья и дальние родственники, все как один, отвернулись от нас. Мы превратились в всеобщих изгоев.
И вот теперь, сидя и прижимаясь к холодным периллам, в обветшалом доме, с единственным слугой мистером Родимом, который, думаю, служил нам лишь за идею, я узнаю, что отец ушёл сам со своей службы. Мне рассказывали, что его выгнали на глазах у всего дворца как сына предателя, а сейчас я слышу, что он ушёл сам. Получается мне всё это время лгали. Нагло и беспринципно.
И он позволил сделать с нашей семьёй всё это? Сердце возмущённо заколотилось. Полностью разорить её. И всё, из-за кого? Из-за старика, который сейчас вальяжно восседал в кресле. Между прочим, в, хоть и стареньком, но, имперском синем сюртуке. Со всеми медалями, которые ему когда-либо, присуждались. Не знаю, как он их сохранил, ведь его всех этих медалей лишили. Из-за него наша семья так пострадала. А мой уважаемый отец, сам любивший поговорить о чести и бесчестии, спокойно уничтожил наш род.
В груди начало клокотать и извиваться. Странно, что они ещё меня не заметили. От меня исходила такая аура ненависти и злости. Хотелось рвать и метать. Послать всё к чёрту.
С самого детства моя жизнь была в аду, я находилась в аду. Не проходило и дня чтобы кто-то в лицо мне не высказал какая я тварь и что мне незачем жить на этом свете. И теперь я пряталась ото всех. Чуралась каждого и в моей душе поселилась закономерная неприязнь ко всем. Всем родственникам, соседям, прохожим, всем тем, кто оскорблял и обижал мою семью.
