Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
Вот точно так их соседка-генеральша выступала, когда маленькие Сашины дети возвращались с прогулки и оставляли мокрые следы у лифта. Тут же трезвонила в дверь: «Немедленно подотрите за своими! К нам ходят приличные люди!» Сейчас старенькая уже. Мужа давно похоронила. Взрослые Сашины ребята ей в магазин и в аптеку ходят, если та заболеет. Притерлись. А тогда – прямо искры летели. А этой – что этой скажешь?
– К вам приличные гости ходят, а к нам неприличные, да? – вырывается вдруг из Сашиной груди наболевший в прошлом вопрос.
Элизабет начинает было провозглашать что-то разоблачительное, но Саша, махнув рукой, заходит в лифт, сочувственно захлопывающийся прямо перед носом ее оппонентки.
– Хрен ей деньги! – громко говорит Саша под хрип и скрежет адаптировавшейся к суровым условиям чужеземного быта и нравов немецкой машины.
Вечером приходит школьная подруга Алка. Ныне профессор. Суровая, требовательная и беспощадная к студентам. Автор целой горы учебников по какой-то экономической дисциплине. Видная, крупная, статная – расписная красавица. Приходит в розовой норковой шубе и розовых меховых сапожках. В восторге от цвета подъезда: самое, оказывается, модное. Улучшает ауру через восприятие зрительного нерва. Вообще-то, похоже, улучшает! От шубки аура еще та! В Сашиной душе смятение – деньги-то не отдала! Пользуется цветом, ауру свою улучшает, как последняя халявщица. Надо все равно отдать. Смириться. Деньги отдать, но табличку не ставить! Ни за что!
Они быстро выпивают любимый обеими напиток: кампари пополам с грейпфрутовым соком. Пьется незаметно. Расслабляет мгновенно. Никаких негативных последствий.
Все то, что сейчас, будто и ненастоящее. Остаются девчонки, просидевшие десять лет за одной партой. Да! Тогда-то жизнь обещала! Тогда обещала! Ну и что? Разве обманула? Мало нам? Да нам надо уметь быть благодарными, наконец! Вот именно! Этого не хватает – уметь сказать «за все благодарю тебя, Жизнь!». Тут Саша вновь опоминается и пугается, что не отдала деньги Элизабет. Рука дающего ведь не оскудеет!
Она делится с подругой набежавшей мыслью. Та соглашается: «Деньги дай, а табличку – и не думай приделывать! Тут вам не Англия!»
Все внутренние и внешние проблемы легко снимаются путем взаимного обсуждения. Скоро на все становится совершенно плевать.
Потом подруге требуется покурить. Курят у них на лестничной клетке. Они выходят, не заглядывая заранее в глазок, ни к чему не готовясь. Поднимаются на пролет выше, садятся на широкий подоконник у огромного окна. У каждой в руках по стакану с кампари. Обе румяные, глаза горят. Подруга затягивается.
– Петь пора, – говорит.
– Давай в квартире, вернемся и споем, – предлагает Саша.
– А чей-то нам здесь не спеть, мы ж не матерное! – заводится подруга.
Все! Включилась генетика! Голос крови требует, чтоб девушки на гуляньях водили хороводы и пели.
Начнем с пения.
– На тот большак, на перекресток, уже не надо больше мне спешить… – начинает подруга проникновенно, вполголоса. С самой заветной вступила!
Саша знает эту историю – как тяжело рождался Алкин сынок, как та старалась не кричать, как потом врач пришла в палату с вопросом, помнит ли она, что делала, рожая. «Помню – пела, – ответила подруга, – не помню репертуар». И врач напомнила, запев про большак и перекресток.
– Жить без любви, быть может, просто, – льется задушевный женский дуэт…
В это время на Сашином этаже останавливается лифт, мужик в странной шапке с козырьком сбоку, сильно качаясь, идет к ее двери, гремит ключами.
«Вор? – дивится Саша. – А у меня и дверь-то не заперта!»
– К нам вроде вор прется, – меланхолически-напевно замечает Алка.
Вор совсем не таится, ударяет локтем по Сашиной двери и вопит:
– Бля! Элисбет! Открой дверь, нах! Опен зе дор, еп-тать!
В общем, козел кричал нечеловеческим голосом…
– Слышь, мужик! – суровеет подруга, в которой мгновенно просыпается профессор экономики. – Не трожь чужую дверь, а то за «нах» и «бля» отвечать придется! Там приличные люди живут!
Саша боковым зрением видит, что дверь сверху открылась, в проеме стоит встревоженная Элизабет.
– Там ваш муж, – зовет ее Саша, – этажом ошибся.
У яростного противника русской жизни уже нет сил на то, чтобы самостоятельно подняться этажом выше. Как всегда, он ждет помощи Запада. Помощь незамедлительно приходит. Элизабет подставляет свое маленькое, но очень надежное плечо.
– Сильно пьющий, – философски изрекает подруга, хлебнув кампари, – у меня глаз наметан. Я с таким, как этот, два месяца жила, потом выгнала.
– Нах! – добавляет Саша.
– На тот большак, на пере-кресток уже не на-до больше мне спешить, – со слезой в голосе делает вторую попытку подруга.
Снова выглядывает Элизабет.
– Пожалюста, исвините моево мужа! – старательно выговаривает она дрожащим голосом.
– Нервы у бабы сдают, я ж говорю, – ставит диагноз подруга.
– И вы меня извините, Элизабет, пойдемте, я деньги вам отдам за ремонт, – утешает Саша.
– Выпьем, закусим, – затягивается напоследок певунья-профессор.
Через час Элизабет уже совершенно по-русски, с пониманием может произнести «Хорошо сидим», а также без труда выводит своим чистым голоском: «Я б никогда не полюбила, но как на свете без любви прожить!»
График
Интересно, течение человеческой жизни построено по какому-то определенному закону или события выскакивают по случаю, без всякого смысла?
Вот, например, проснулся вулкан Эйящаскакдамль и забил в хляби небесные огнем и пеплом. Ну, бывает. И пусть себе извергается.
Тем более никто не пострадал, как когда-то в Помпеях или Геркулануме. Там все случилось вполне в духе античной трагедии. Классическая архитектура, жители нарядные, в сандалях и туниках. Везувий величественный – главная достопримечательность. И вдруг как полыхнет! А потом раскаленные камни с неба, огненная лава, заполняющая улицы и дома. Не спрятаться, не скрыться.
И в чем был смысл?
От людей остались только силуэты в пластах пепла и никому больше не нужные здания и утварь. Так веками все и покоилось. Однако какой-то замысел тут таился. Иначе зачем через семнадцать веков принялись откапывать, допытываться, расчищать? Зачем ученые расписывают последний помпейский день по часам? Зачем эти толпы туристов, эти стихи и живописные полотна? Мало разве других впечатлений?
Может, это намек земных недр и неба на то, что человек слаб и бессмысленно тратить жизнь на накопление благ и изобретение роскошеств? Чтобы люди через столетия увидели, что, собственно, от них остается, и принялись жить по-новому, ценя самое простое, что дается день ото дня?
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
