Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
— Завтра? — спросил капитан. — Думаете, что они пойдут уже завтра?
— Думаю, что они начнут утром, они слышат, что мы укрепляемся. Я бы на их месте тянуть не стал.
Они пошли обратно в лагерь. Волков привёл артиллериста в северо-восточный угол лагеря.
— Насыпьте здесь земли столько, чтобы вы могли стрелять поверх частокола по переправе.
— Насыпать придётся немало, — говорил Пруфф.
— Да, немало, — согласился кавалер.
— Надеюсь, вы дадите мне хоть тридцать сапёров.
— Нет, все сапёры ставят частокол или окапывают его.
— Но мои люди выбиваются из сил, они весь день и полночи тащили пушки, — в голосе Пруффа опять слышалось привычное недовольство.
— Капитан, сапёров лишних у меня нет, из трёх сотен их осталось чуть больше сотни, и те уже с заката рубят лес и копают канавы. Придётся вам справляться самим.
— Я не успею до рассвета! — уже раздражённо говорил капитан.
— Объясните своим людям, что если они не успеют до рассвета, то к полудню им уже некуда будет торопиться, их всех перережут мужики.
Слушать, что там скажет ворчливый капитан, кавалер не стал, он повернулся и пошёл прочь.
Не прошёл он и десяти шагов, как услыхал знакомый и очень взволнованный голос, сначала даже не мог вспомнить, кто его кличет.
— Господин! Господин!
— Это брат Ипполит, — сразу признал монаха Максимилиан. Он светит ему фонарём. — Ипполит, мы здесь!
Монах подбегает к Волкову, на нём длинный кожаный фартук, руки грязные, засохшая кровь чёрными точками покрывает и лицо его, и горло, кажется, он недавно плакал.
— В чём дело? — довольно холодно спрашивает кавалер, его раздражал даже тон, которым монах его звал.
— Господин, — монах чуть обескуражен его тоном, — они у меня умирают.
— Кто?
— Раненые, некоторых мы даже не успеваем осмотреть. Умирают, даже когда мы их лечим, когда зашиваем раны.
— Что, все умирают? — у Волкова защемило сердце.
— Нет-нет, слава Создателю, не все, но многие, уже шесть человек померло, я…
— Что? — сквозь зубы, но негромко сказал кавалер, не дай Бог солдаты услышат то, что им слышать нельзя. — Всего шесть? И ты прибежал ко мне пожаловаться, или чтобы я тебе слёзы утёр? Ты в своём уме, дурень учёный? Ты когда сюда ехал, о чём думал, думал тут желтуху да золотуху лечить?
— Но они умирают, их ещё целые телеги, я не смогу всех спасти, и помощники мои не смогут, я не думал, что так будет, понимаете, раньше в других ваших битвах так много раненых не было.
— Иди, дурак учёный, и спасай людей… Спасай людей, спасай тех, кого можешь точно спасти, а уж потом других, иди и делай то, на что Бог тебя сподобил.
— Я просто…
— Прочь! — заорал Волков. — Прочь отсюда, вернись на своё место, и зашивай в людях дыры, связывай кости, как тебе дано, а тех, кого подлечил, укладывай в телеги и отправляй в Бад-Тельц, пусть один из твоих лекарей с ними поедет, дай ему денег, чтобы размещал раненых у селян. Иди!
Монах только смог кивнуть и убежал в темноту. А Волков опять почувствовал, как кольнуло в груди. И боль ниткой протянулась в левую руку до самого безымянного пальца. Он сжал левый кулак.
«Левая рука слабая. Вот и болит. Надо прилечь, что ли. Поспать хоть час-два».
Но его окликнули.
— Господин полковник, — обратился к нему немолодой сержант, Волков помнил его ещё с Фёренбурга, там он был простым стрелком, которому ещё и оружия не хватало.
— Тебя Вилли прислал?
— Да, сержант Хольц, ротмистр говорит, вас надо охранять.
— До утра точно придётся, — отвечает кавалер, а сам морщится от неприятных ощущений в груди. Хочется приложить к беспокоящему месту руку, разгладить его, да попробуй ещё. Там кираса, кольчуга и стёганка, не дотянешься.
— Не беспокойтесь, господин. Мы вас убить не позволим, — заверил сержант.
— Отлично.
Он огляделся, ища себе место для лежанки. И тут Волков увидал в одной из телег молодого своего оруженосца Курта Фейлинга. Он сидел в пустой телеге в обнимку с флагом, который так и никому не отдал, и что-то грыз.
— Сдаётся мне, что вы так и не выполнили мой приказ? — сказал он молодому человеку без всякой злости. — Вы так и были с ротой Брюнхвальда до конца?
Фейлинг перестал жевать. Смотрел на полковника с трепетом.
— Думается, что знаменосцем вам быть рановато, это звание ещё нужно заслужить, — произнёс Волков залезая в телегу и садясь рядом с мальчишкой, — будете и впредь моим оруженосцем. Надеюсь, Максимилиан научит вас ухаживать за доспехом и за моими конями.
— Ухаживать за конями я умею, кавалер, — с радостью отвечал Курт Фейлинг.
— А шлем с меня снять сможете?
— Конечно.
— Ну так снимайте.
Молодой человек сразу привстал, стал отстёгивать ремни, что крепили шлем к горжету. Это у него получилось почти сразу.
Волков повалился на что-то мягкое, положил секиру под правую руку:
— Максимилиан, сержант Хольц.
Те сразу подошли.
— Мне нужно поспать хоть немного, думаю, на рассвете мужики начнут дело, хочу быть бодрым к тому времени.
— Я разбужу вас, — заверил его Максимилиан.
— Я пригляжу за вами, — обещал сержант стрелков.
«Хорошо, что пришёл Пруфф, а то без Брюнхвальда совсем плохо».
Больше он ни о чём не успел подумать.
Сначала он не мог понять, что происходит. Вокруг всё серое. Максимилиан склоняется над ним:
— Кавалер, кавалер, просыпайтесь, барабаны…
Он садится, откидывает одеяло, его кто-то накрыл, пока он спал, кажется, это денщик Гюнтер. Рядом у него в ногах спит новый его оруженосец Курт Фейлинг, а вокруг всё залито или даже завалено тяжёлыми клубами серого тумана. Такого плотного, словно это вата.
— Барабаны? — он не слышит барабанов, только звуки топоров, пил, заступов.
— Приехал кавалерист из разъезда с восточной дороги, говорит, что у второго брода барабаны бьют.
Волков сразу просыпается, вылазит из телеги, берёт топор, шлем, некоторое время стоит, привыкает к боли в растревоженной ноге, затем идёт к восточному выходу из лагеря. Максимилиан и стрелки охраны спешат за ним.
Всадник ждёт его сразу за частоколом.
— Ну? — спрашивает он.
— Барабаны, господин, — сразу говорит тот, — за рекой у дальнего брода. Бьют «походный шаг».
— Езжай туда, как только начнут переправляться, сразу отходите в лагерь.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
