— Ты… девочка? — Она кивнула и улыбнулась. — Чудо-юдо, как зовут тебя?
— Тенесси Моори. Несси.
— Тебе больно?
Если скажет «да», я её отпущу и подрочу, глядя на её тело — не могу сделать ей больно, она слишком невинна для меня.
— Пусть будет больно… теперь пусть будет, как хотите вы…
Она сошла с ума? Но может…
— И там ещё не… — я тронул сжатое колечко ануса, и она замотала головой. Чёрт! — Сколько тебе лет, Несси?
— Двадцать один.
— Это из-за него… — я приласкал её торчавшую плоть, и она смутилась, прикусив губку. — Ты прекрасна, девочка, — простонал, мечтая, чтобы эти губки чуть прикусили меня. — И клитор твой чертовски соблазнительный. Теперь держись, детка, я слишком долго терплю. И с живой тебя сегодня не слезу…
К чёрту жалость!
Я задвигался мощными рывками, вбивался в неё с жадностью. Мне нравилось, что она взрослая, но девочка, явно не раз кончавшая от мастурбации и готовая отдаваться, голодная не меньше моего — непаханое поле, подарок судьбы циничному сатиру, ненасытному и озабоченному. Подарок моему зверю и извращённой психике. Я драл эту девчонку с рычанием ягуара, заставляя её принимать меня целиком и полностью.
Она охала и всхлипывала, цепляясь за мои плечи и руки. Я положил её ладонь на торчавший клитор:
— Мастурбируй, сладкая…
Несс ласкала себя, и это было похоже на то, как мастурбирую я. Я трахал её жёстко и грубо, видел, что её возбуждение граничит с болью, воспламенялся от её стонов и горячей плоти, крепко обнимавшей член. Терял ориентиры, выпадал из реальности и мог думать только о наслаждении от её тела, о самом бесценном — о сытости, хоть на несколько минут утолённом голоде. Я рычал, вбиваясь в неё быстро и яростно, впиваясь пальцами в кожу на талии, насаживая девушку на себя.
Несси стала драгоценной находкой в этот знаменательный День независимости, надеждой, что хоть она сможет укротить моего зверя, остановить изматывающую погоню за сексом, станет моим облегчением. Меня ужасала мысль, что я мог упустить эту чуду-юду, никогда не встретить и не узнать, как это — кончить и не хотеть хотя бы несколько часов, как все нормальные люди.
Теперь, когда открыл её «постыдную» тайну, она стала для меня дико, горячо и необузданно желанной диковинкой. И я сам ласкал чувствительный кончик клитора, так похожий на головку члена, зажимал его между пальцев и быстро дрочил, с удовольствием наблюдая, как ёрзала девушка, хватаясь за черешни сосков, опуская ладошки на внутренние стороны бёдер и разводя ноги ещё шире, выгибаясь, неудобно лёжа на согревшейся от её тела плите.
Я дождался, когда она снова забьётся в оргазме, туго сжимая член внутри себя, и спустил семя внутрь — против собственных правил, вопреки осторожности, наперекор здравому смыслу… смешивая кровь девственницы со спермой похотливого ебливого козла, получая от этого ни с чем несравнимый экстаз.
— Лохнесс, ты — чудо. Спасибо… — Я прижимал её к себе и целовал губы и щёки, глаза и лоб, дышал её невероятным запахом, а душа улетала от счастья встретить её. И хоть я не почувствовал сытости от секса, но чувствовал, что даже если она не захочет больше меня видеть, я её из-под земли достану и буду трахать, трахать, трахать… и награждать за нереальный кайф от её совершенного тела. — У тебя сейчас есть единственная возможность сбежать от меня, — я бесстыдно лгал, но давал ей призрачный шанс, право выбора без выбора.
— Ты же сам говорил, что долг платежом красен.
Я улыбнулся — уже на «ты». Спустил её с плиты на пол. Обмылся под краном, а девушка присела над биде. Я натянул штаны и смотрел, как струя воды льётся на её горячую плоть, и снова почувствовал голод. Это проклятый, выматывающий и истощавший психику голод.
Несси подмылась, промокнула салфеткой промежность и бедра, надела платье и подняла порванные трусики. Покрутила их и бросила в утилизатор вслед за салфеткой. Попыталась пригладить растрепавшиеся упругие завитушки, убирая их со лба, и повернулась ко мне.
— Я люблю секс, Несси. И трахать тебя буду много и по-разному. Может быть больно и непривычно.
— Попробую справиться…
— Тогда… меня зовут Никита, — я ободряюще улыбнулся её отражению в зеркале. Перед глазами стояла струя горячей воды, льющаяся на её плоть. — Несси, однажды ты со мной улетишь на небеса…
Глава 2. Толстый и твёрдый
Свежевыжатый треш за счёт заведения
— Несь, дочка, как ты там?
Я уже год в Нью-Йорке, но так ничего и не добилась. Рвалась за лучшей жизнью, но что будет так плохо — даже представить не могла. Вот тебе и город-мечта…
Наивной не была, знала, что будет очень непросто — молодые специалисты далеко не нарасхват, а я к тому же выбрала далеко не популярную профессию биолога-химика. И работать мечтала парфюмером. Но пока варила мыло и настаивала на травах, специях и фруктах масла и сдавала их на реализацию в маленькие частные лавочки на свой страх и риск без всяких договоров. Бывало, приходилось об этом жалеть, но всё же худо-бедно я себя обеспечивала.
Плохо, что только себя. Моя семья нуждалась в помощи, а я упорно не желала возвращаться домой и верила, что большой город однажды увидит мои старания и вознаградит и работой, и счастьем быть любимой.
— Мамочка, все так же… — оборвала себя на полуслове, чуть не сказав, что снова потеряла работу. — Работаю.
— Когда домой приедешь? Папа совсем ходить не может, а Майкл от рук отбился.
Мне было очень стыдно, что я неблагодарная дочь, что должна быть рядом с мамой и помогать ей, а вместо этого снова брожу по Манхеттену в поисках новых лавок и магазинчиков для сбыта новой партии мыла и масел. К тому же мне просто необходимо найти новое жильё.
— Мамуль, отпуск будет, обязательно приеду. Может быть, осенью.
— Звони, Несь, совсем не пропадай! Мы с папой волнуемся за тебя, милая.
— Не пропаду, мам. Люблю вас с папой и Майклом. Целую всех.
Мама завершила звонок, и я, как всегда после разговора с ней, с тяжёлым сердцем убрала сотовый в клатч. Ноги уже гудели, а праздничное настроение раскрашенных в цвета американского флага шумных людей уже раздражало. Голова болела от какофонии звуков, доносившихся с бесчисленных концертных площадок и игравших на каждом углу музыкантов. Ещё июльское солнце пекло так, что я казалась себе жарившимся на сковороде беконом.
Может, будь я не одна, будь влюблена, тоже веселилась бы с толпами соотечественников и туристов, празднуя День независимости, но я чувствовала себя одинокой, и ещё слишком хорошо помнила несостоявшуюся любовь. Сэма. И его отвращение, когда он увидел мой клитор, когда после жарких поцелуев дело дошло до откровенных ласк.
«Ты не девушка, а… Гермафродит! Трансвестит!» А уж что последовало за этим…
