Я слышала, как под утро пришёл Яр, но сделала вид, что сплю. Он улёгся в своей комнате и тут же громко засопел, а мне удалось уплыть в сон под утро. В итоге в восемь еле-еле проснулась под сигнал телефона и заставила себя подняться с кровати лишь силой воли. В универ отправилась с песком в глазах и мешками под ними. Мешки были с тем самым песком, что в глазах, видимо. Запас большой, до ночи не закончится!
Надо было прогулять и выспаться. Попросила бы лекции у Струкова — главного ботана потока, но что уж теперь об этом…
Лучше бы не ходила в универ! Но история не знает сослагательного наклонения.
Я пошла, и опять нарвалась.
Глава 2Звездецкая настигла меня в туалете, когда я умывалась холодной водой, чтобы взбодриться. На прошлой лекции под монотонный голос препода задремала и чуть не ударилась лбом о парту.
— Ну, привет, овечка, что-то ты часто стала попадаться мне на глаза, — заявила звезда, оглядывая меня с ног до головы с таким лицом, будто я заразно больная. И вообще, что это за обращение «овечка»? Она намекает на мои кудряшки? Сама их терпеть не могу с детства, постоянно вытягиваю, но сегодня, естественно, не успела. Похоже, я получила первое в жизни прозвище. Не удивлюсь, если завтра все начнут называть меня именно так. — Чего молчишь? Язык в жопе?
— А что я должна сказать? — странная она какая-то. Ждала от меня приветствия или, может, ответного оскорбления?
— Хамишь? Бесстрашная такая? Ну-ну, — она неприятно ухмыльнулась, и красивое лицо превратилось в злобную гримасу. — Хочу предупредить тебя. Один раз. Исключительно по доброте душевной: если увижу когда-нибудь рядом с Тимуром Терневым — пожалеешь, что на свет родилась. Поняла меня?
Точно странная. Будто это я ищу с ним встреч!
— Можешь расслабиться. Нужны вы мне больно!
Я попыталась её обойти и покинуть туалет, но Звездецкая преградила путь рукой, уперев её в косяк.
— Не прикидывайся овцой, овечка. Я всё видела. И как ты глазами своими оленячьими на Тима хлопала, и как за руки хватала…
Так, всё, мне это надоело. Девушка явно бредит. Я решительно двинула на выход, скинула руку Звездецкой и, толкнув легонько плечом в плечо, выскользнула в коридор.
Нет, я всё понимаю. И чтобы там ни думала про меня подружка Тернева, я не бесстрашная. Наоборот — осторожная и пугливая, но в такие моменты во мне просыпается упрямство и гордость. Терпеть оскорбления я не буду.
Туалетная беседа меня взбодрила лучше холодной воды, и остальные пары я в сон не уплывала, но и усваивать материал толком была неспособна. Всё прокручивала фразы Звездецкой и придумывала язвительные ответы. Вот всегда так: нужные слова находятся, когда поезд уже ушёл.
Домой шла злая: придётся самостоятельно разбираться во всём, что сегодня давали на лекциях. Так дело не пойдёт. Мне нужно учиться хорошо, чтобы получать повышенную стипендию. Мысли мои должны быть заняты новыми знаниями, а не проблемами со Звездецкой и воспоминаниями о Терневе. Я твердо решила выкинуть всё это из головы, но, видимо, кто-то там, на небесах, имел другое мнение и спокойной жизни решил мне не давать.
Я уже вышла за ворота универа и шла мимо парковки, когда в сумке зазвонил телефон. Полезла искать — вечно он где-то на дне болтается — и зацепилась каблуком за выбоину в асфальте. Летела носом, предчувствуя разбитые колени, телефон и позорище, тело кололо иголочками от хлынувшего в кровь адреналина… но ничего этого не случилось — сильные руки подхватили, когда поцелуй с асфальтом казался уже неизбежным. Меня прижали к рельефному телу, и раньше, чем хриплый голос пронял до мурашек, я вдохнула аромат мужского парфюма, смешанного с естественным запахом чистого тела — мгновенно закружилась голова и во рту пересохло.
— Ты это специально делаешь? Преследуешь меня? Что тебе нужно, мелкая?
Этот голос я не перепутаю ни с чьим другим. Упёрлась Терневу в грудь, пытаясь оттолкнуть и освободиться, и как только мне это удалось, поняла — каблуку кранты. Чуть не упала от неожиданной потери равновесия, но спаситель опять успел подхватить. Уже становилось крайне неловко.
— Нет, не специально. Прости. Отпусти, я в порядке, — опять попыталась выскользнуть из его рук и ощутила, как тело Тимура, напрягаясь, превратилось в каменную глыбу.
— Пойдём в машину, довезу до дома, — тон тоже не был мягким, но слушаться я не собиралась.
Этого ещё не хватало! Ни за что! Сколько свидетелей уже видели нас, а если я ещё и в машину к нему сяду… Подумать страшно.
— Спасибо, я сама доберусь, — попыталась вежливо отказаться.
— Надоела! — рявкнул Тим и подхватил меня на руки, а я лишь взвизгнула от неожиданности и обвила руками его шею.
Он принёс меня к своей дорогущей тачке, закинул на переднее сиденье и пристегнул ремнём безопасности. Попыталась освободиться, но руки тряслись. Никак не удавалось совладать с замком. Время было упущено, Тим успел обогнуть машину, сесть и заблокировать двери. Я обречённо прикрыла глаза, понимая, что попадос мой нарастает, как катящийся с горы снежный ком. Демонстративно отвернулась и уставилась в окно.
А так хорошо всё начиналось… Выпорхнула из-под тяжёлого маминого крыла, в университет поступила… Из дома я, конечно, уехала не без скандала, но ведь уехала. В нашей семье, как в том статусе — «всё сложно», а я мечтала о полной самостоятельности. Как только мне исполнилось восемнадцать, заявила о своём желании родителям. На дворе март, на носу окончание одиннадцатого класса. Дура, конечно, надо было перед самым отъездом сказать им.
— Не пущу! — кричала мама. — Город — это клоака! Там сплошной разврат! Думаешь, мы зря оттуда уехали?
На самом деле её не интересовало, что я думаю по поводу нашего переезда десятилетней давности — мы перебралась из прекрасного приморского города на ферму. А зря меня не спросили. Я умею и думать, и видеть, и слышать, а ещё могу делать выводы. Мама поймала отца на измене и, не придумав ничего лучшего, заставила продать бизнес, квартиру и переехать в глушь. Родители выкупили фермерское хозяйство, и теперь мы жили замкнуто. Мать держала отца на очень коротком поводке. Мне кажется, она его чем-то шантажировала, а иначе чем объяснить его согласие на это всё? Но главное — почему он до сих пор не сбежал?
Бабушка, папина мама, пыталась остановить беспредел. Умоляла хотя бы ребёнку жизнь не ломать, оставить в городе. Я вполне могла жить с ней, нормально учиться в школе, ходить на танцы и общаться со сверстниками. Всё оказалось бесполезно. Маму как переклинило. В итоге они разругались в пух и прах и так и не помирились до самой бабушкиной смерти: она умерла, когда мне было пятнадцать. На оглашении завещания выяснилось, что квартиру и сбережения бабуля оставила мне. Вот тогда-то в моей жизни и появился свет в конце тоннеля. Я как тот волк — меня сколько угодно можно кормить свежим воздухом и экологически-чистыми продуктами, но я всё равно смотрела в сторону городской «клоаки».
