Книга Избранные речи - Демосфен

(14) Вообще ведь македонская сила и держава в качестве придачи к чему-нибудь другому является в своем роде немаловажной подмогой. Такой она была, например, для вас при Тимофее против олинфян12, еще в другой раз против Потидеи для олинфян13: взятая вместе с кем-нибудь, она составляла некоторую силу. Теперь вот фессалийцам во время междоусобия и смуты она помогла против дома тиранов14. Вообще я думаю, куда бы ни приложить силу, хотя бы и малую, она везде может быть полезна: сама же по себе Македония слаба и полна многих недостатков. (15) Ведь этот человек всеми действиями, по которым можно было бы заключить о его могуществе, – войнами и походами – сделал ее для себя еще более шаткой, чем была она по природе. Да не думайте, граждане афинские, чтобы одно и то же доставляло радость и Филиппу и его подданным. Наоборот, он жаждет славы, всецело занят этой мыслью и готов действовать и подвергать себя опасностям, хотя бы в случае какого-нибудь несчастья пришлось самому пострадать, так как вместо того, чтобы жить в безопасности, он предпочел себе славу человека, который достиг того, чего до него не достигал еще ни один из македонских царей. (16) Наоборот, им дела нет до славы, которая получается таким образом; они горюют, изнуряемые этими походами то туда, то сюда, и терпят сплошные муки, не имея возможности заниматься ни земледельческими, ни своими личными делами; не могут и сбывать того, что кое-как сумеют выработать, так как рынки в стране закрыты из-за войны. (17) Итак, каково же отношение к Филиппу большинства македонян, по этим данным можно увидеть без труда; а наемники и пешие дружинники15, состоящие при нем, хоть и слывут за образцовых и закаленных в военных делах, но, как я слыхал от одного из людей, побывавших в самой этой стране16, – человека, отнюдь не способного ко лжи, они нисколько не лучше других. (18) Дело в том, что, если среди них оказывается кто-нибудь более или менее опытный в военном деле или с боевыми заслугами, таких людей, как передавал мне этот человек, он по своему честолюбию всех старается отстранять, так как хочет, чтобы все казалось его собственным созданием (он, помимо всего прочего, и в честолюбии не имеет себе равных). А будь это человек достойный в других отношениях – скромный или справедливый – такой, который не может выносить его невоздержанности в повседневной жизни, кутежей и непристойных плясок, такой человек оказывается затертым и не пользуется никаким значением. (19) Таким образом остаются вокруг него грабители, льстецы да люди, готовые в пьяном виде плясать такие вещи, которые я сейчас не решаюсь перед вами назвать17. Но очевидно, что это – правда, так как именно тех, кого отсюда все выгоняли, как людей гораздо более распутных, чем всякие гаеры, – например, известного государственного раба Каллия и подобных ему людей, мимов, потешающих смешными шутками18, и сочинителей срамных песен с насмешками над своими же приятелями – вот таких людей он любит и держит около себя. (20) А это, – хоть иному человеку и кажется мелочью, – с точки зрения понимающих дело людей, граждане афинские, есть важные показатели всего его образа мыслей и его сумасбродства. Правда, сейчас, вероятно, его успехи оставляют все это в тени, так как удачи бывают способны скрыть подобные пороки; но, случись с ним какое-нибудь несчастье, тогда эти качества обнаружатся у него вполне ясно. Мне даже кажется, граждане афинские, что недалеко то время, когда все это выйдет наружу, если богам будет угодно, и вы сами пожелаете. (21) Ведь это – то самое, что бывает с телом: пока человек здоров, он ничего не замечает; когда же постигнет его какой-нибудь недуг, тут все у него дает себя чувствовать – перелом ли, вывих ли, или вообще какое-нибудь из прежних повреждений. То же самое бывает и с государствами, и с тиранами: пока они ведут войну за своими пределами, недостатки незаметны для большинства; когда же завяжется война в соседних местах, она все выведет наружу.

(22) Впрочем, если кто-нибудь из вас, граждане афинские, видя эти успехи на стороне Филиппа, думает, что ввиду этого с ним опасно начать войну, тот рассуждает как благоразумный человек: действительно, во всех делах человеческих судьба – это великая сила или, лучше сказать, это все; тем не менее, если бы мне предоставили выбор, я предпочел бы судьбу нашего государства, – было бы только у вас самих желание, хоть понемногу, делать то, что следует, – чем его судьбу, так как у вас я вижу гораздо больше оснований рассчитывать на благоволение со стороны богов, чем у него. (23) Но мне думается, мы сидим сложа руки и ничего не делаем. Между тем, если сам ничего не делаешь, нельзя ни от кого, будь это даже и друзья, требовать, чтобы они что-нибудь делали за тебя, а уж тем более от богов. Поэтому-то, раз он самолично отправляется в походы, сам несет труды, на месте следит за всем и не упускает ни удобного случая, ни благоприятной поры для действий, мы же все только собираемся, выносим лишь свои псефисмы да осведомляемся, то нет ничего удивительного в том, что он и получает перевес над нами19. И этому я не удивляюсь. Наоборот, было бы удивительно, если бы мы, не делая ничего, что следует людям, находящимся в состоянии войны, одерживали верх над человеком, который все это выполняет. (24) Нет, я удивляюсь другому: если некогда вы, граждане афинские, ополчались против лакедемонян за права греков20, и много раз, несмотря на возможность получить многие выгоды для себя лично, не захотели этого сделать, наоборот даже, ради того, чтобы другие могли добиться своих прав, вы тратили собственное достояние, делая взносы, и за других подвергали себя опасностям в походах, то как же теперь вы не решаетесь выступать и медлите делать взносы для сохранения своих же собственных владений? Наконец, если остальных вы много раз спасали всех вместе и по отдельности то одного, то другого21, как же теперь, когда сами вы потеряли свое собственное, вы сидите сложа руки? (25) Вот этому-то я и удивляюсь, а также еще и тому, что никто из вас, граждане афинские, не может дать себе отчета, сколько времени вы воюете с Филиппом и что вы делали в течение всего этого срока22. Вы, конечно, знаете, что пока вы сами медлили, надеялись, что кто-то другой будет за вас делать23, обвиняли друг друга, судили24, снова надеялись, – словом, делали приблизительно то самое, что и теперь, в этом и прошло все время. (26) И неужели после этого вы все еще до такой степени безрассудны, граждане афинские, что рассчитываете, держась все того же образа действий, от которого дела государства из хорошего состояния пришли в плохое, теперь из плохого привести их снова в хорошее? Да это бессмысленно и неестественно, потому что гораздо легче сохранять что-нибудь, когда имеешь, чем все приобрести заново. В настоящее же время война не оставила нам ничего из прежнего достояния, что нужно бы беречь, а все надо приобрести. Это уж дело нас самих. (27) Итак, по-моему, надо вносить деньги, самим с полной охотой выступать в поход, никого не подвергать обвинениям25, пока не сделаетесь господами положения, а тогда, рассудив на основании самих дел, людям, достойным похвалы, воздавать почет, виновных же наказывать, а отговорки сделать для них невозможными26, равно как и упущения с вашей стороны: нельзя ведь строго спрашивать с остальных, что́ ими сделано, если вами самими не будут сначала выполнены ваши обязанности. (28) В самом деле, как вы думаете, граждане афинские, что́ за причина, почему от этой войны27 бегут все, кого бы вы ни послали в качестве военачальников, а между тем они же затевают войны по собственному почину28, – если уж сказать кое-что, как есть на самом деле, и о военачальниках? Это потому, что тут выгоды, ради которых ведется война, достаются вам, – Амфиполь, например, если будет взят, поступит сейчас же в ваше владение, – опасности же ложатся лично на начальников, а вознаграждения нет. Наоборот, там опасности меньшие, а все, что берется, идет в пользу начальников и воинов, например, Лампсак, Сигей, суда, которые они ограбляют. Словом, все идут на то, что им самим выгодно. (29) А вы, когда поглядите на то, как плохо идут дела, привлекаете к суду начальников, но едва только предоставите им слово и услышите об этих трудностях, оправдываете их. В итоге всего у вас и получается, что вы только спорите друг с другом и разбиваетесь на партии – кто стоит за это, кто за другое, а общественное дело идет плохо. Да, граждане афинские, если прежде вы делали взносы по симмориям29, то теперь ведете общественные дела по симмориям. Оратор является предводителем и там и тут; полководец у него в подчинении и еще триста человек, готовых кричать ему в лад; вы же все остальные примыкаете кто к одним, кто к другим. (30) Так, значит, нужно положить конец такому порядку и, став хоть теперь вполне самостоятельными, всем предоставить возможность участвовать и в совещаниях, и в прениях, и в действиях. Если же одним предоставите начальствовать, словно в силу тиранической власти над вами, а на других возложите обязанность исполнять триерархии30, делать взносы, отправляться в походы, на третьих же только выносить псефисмы против этих, а больше ни в каких трудах не участвовать, тогда у вас ничего, что нужно, не будет сделано своевременно, потому что каждый раз обиженная сторона будет неисправна; тогда вам останется только карать этих людей вместо врагов. (31) Итак, сущность моего предложения сводится к следующему: всем делать взносы – каждому сообразно с его состоянием; всем выступать в походы по очереди, пока все не выполните походной службы; всем выступающим ораторам давать слово и изо всего, что услышите, выбирать наилучшее, а не то, что предложит такой-то или такой-то31. И если вы будете так вести дела, тогда не сейчас только будете хвалить одного лишь оратора, внесшего предложение, а и самих себя впоследствии, когда все государство в целом будет у вас в лучшем состоянии.