Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
Они росли, и Надя продолжала решать все за них обеих. Например, то, что идут они не на пляж или в парк, а на выставку живописи. И Люба это принимала, потому что сама такими вещами не интересовалась и осуждала себя за это. Надя же водила компании с ребятами, при одном взгляде на которых Люба холодела. Но Надя таскала ее за собой – не всегда, но часто, и в те дни, когда Надя исчезала куда-то одна, Люба ловила себя на том, что радуется этому. И одновременно она жалела, что они уже не могут, как в детстве, просто посидеть дома, поиграть во что-то. Ну, пусть уже не поиграть, ладно, они выросли, и Люба спрятала от Надиной расправы их родных и когда-то любимых кукол. Ну, пусть не с куклами, они все-таки уже большие для таких игр, но просто посидеть дома, посмотреть фильм, посмеяться и поболтать, совсем как раньше…
Но это никак не получалось. Образ жизни сестры Любе не подходил, и чем дальше, тем больше она это понимала, да только что с этим делать, не представляла совершенно.
Все эти походы в компании неприятных и опасных людей, лиц которых она не помнила, все эти посиделки невесть по каким квартирам и подвалам, где курили, пили спиртное и вели себя просто ужасно, – все это вызывало в Любе отвращение на каком-то клеточном уровне, потому что она ненавидела грязь, боялась микробов и постоянно мыла руки, а в тех местах, куда ей приходилось ходить с Надей, микробов было в избытке. Еще она очень боялась носить в сумке остро заточенную отвертку, но Надя настаивала, и один из ее приятелей сделал им такие – с красивыми ручками из оргстекла, в которых цвели небольшие розочки. Любе совершенно не нравились наставления Надиных знакомых насчет того, как надо пользоваться этой отверткой, и вовсе не в мирных целях. Но ей пришлось научиться, замирая от ужаса всякий раз – от одной мысли, что она может попасть в ситуацию, при которой только и останется, что воспользоваться своим оружием.
Но до поры она молчала – не хотела ссориться с сестрой, без которой не представляла своей жизни. И как бы это она ни с того ни с сего взяла да и сказала Наде: я с тобой никуда больше не пойду, у меня свои планы!
Какие планы? Откуда им взяться?
И она продолжала ходить вместе с Надей, холодея от страха всякий раз, когда слышала громкие пьяные голоса. Ей все время казалось, что она спускается в самый ад, где вот-вот вспыхнет ссора или закружится драка. Так иной раз и случалось; тогда она доставала свою отвертку, сжимала в руке, и ручка нагревалась, вгрызаясь в ее ладонь. А после этого она несколько дней не могла успокоиться и просила бабушку под любым предлогом оставить ее дома, но чаще всего та не соглашалась. Иди, мол, подыши свежим воздухом. Как будто можно назвать свежим воздухом месиво из табачного дыма, «травки» и вони от немытых тел!
Люба понимала, почему бабушка это делает, – она не хотела, чтобы Надя была одна и натворила глупостей. Бабушка считала, что Люба удержит Надю от этих «глупостей», но правда была в том, что удержать Надю от чего-либо не мог никто.
И не раз Люба заставала сестру голой на грязном матраце, в компании каких-то угрожающего вида парней, и ей было ужасно, невыносимо стыдно за сестру, которая так себя вела, но другие девушки в этой компании вели себя примерно так же. Надя пыталась объяснить Любе, что ничего особенного в этом нет, голая физиология, но Любу мутило от одной мысли о грязном матраце и чужом теле, вторгающемся в нее. И пусть она будет тысячу раз «ну и дура», но Люба предпочитала быть дурой, нежели позволить кому-то так с собой поступить. Вот с того момента, когда она отказалась проделывать подобное, Люба и поняла: есть принципиально важные вещи, отказаться от которых означает отказаться от себя самой.
Правда, в этих компаниях к Любе относились снисходительно и по-своему бережно, наградив ее прозвищем Мелкая, то есть – младшая. Люба-то и правда была младшей сестрой – на одиннадцать месяцев, но все же! И ее уважали за принципиальность.
Надя руководила покупкой одежды и прочими такими вещами, и Любе совершенно не нравилось то, что приходилось носить, но тут она старалась не спорить: папы никогда не было дома, бабушка совсем не могла противостоять Наде, собственных друзей у Любы не было, и она боялась быть в мире одна, без сестры.
Ну подумаешь – надеть черную футболку и рваные джинсы – да бог с ними вовсе! И с прической тоже удобно: у Нади такая же, и не надо зеркала, чтобы понять, как она выглядит. Для Любы это не принципиально, а Наде очень нравилось, что они такие одинаковые, их разница в одиннадцать месяцев и в три сантиметра роста была совсем незаметна, их чаще всего принимали за близнецов, и Надя всячески подчеркивала эту одинаковость.
Пока однажды Любу посреди улицы не схватил в охапку здоровенный мужик лет тридцати – в ее понимании практически пенсионер, – и пятнадцатилетняя Люба испугалась до слез, даже отвертку не успела вытащить, хотя ни тогда, ни потом не была уверена, что вообще сумела бы ею воспользоваться.
А мужик прижал ее к стене дома и, дыша в лицо перегаром и испорченными зубами, тряс ее и хрипел о чем-то совершенно непонятном, из чего Люба поняла только, что он приревновал к кому-то. И Люба понимала, что ее сейчас приняли за Надю, ведь они были похожи как две горошины.
Но, видимо, не совсем, потому что даже мужик вдруг что-то такое понял и разжал тиски. А когда Люба сползла по стене и заплакала, напрочь забыв об отвертке, он растерянно и виновато посмотрел на нее и пробормотал:
– Прости, Мелкая, перепутал тебя с сестрицей твоей – оторвой. Ты бы хоть одевалась как-то по-другому, так ведь и до беды недалеко!
И тогда Люба поняла, что больше не собирается безмолвно следовать за сестрой и выполнять ее указания.
Это был разрыв – еще не полный, но именно он.
Нади дома не оказалось, и Люба перетащила свою кровать из их общей комнаты в дальнюю, которая использовалась как склад ненужных вещей. Барахло, накопившееся там, Люба отнесла на чердак, вымыла пол и окна, повесила занавески и решила, что теперь это ее территория.
Она оставила в их с Надей общем шкафу всю одежду, которая выглядела как Надина, и оказалось, что, кроме нижнего белья и пары футболок, у нее ничего нет. Тогда она влезла на чердак и открыла сундук, где бабушка хранила мамины вещи.
Конечно, это были не какие-то супермодные наряды, но благодаря тому, что мама предпочитала классический стиль, Люба выбрала себе гардероб. Потом настало время прически. Люба поехала в парикмахерскую – не в ту, куда они с Надей обычно ходили и где воплощали в жизнь ее самые креативные фантазии, – а просто в ту, где ее оказались готовы принять прямо сейчас, без предварительной записи.
Именно там ей вернули ее светло-русый цвет, подправили стрижку, убрав острые углы и асимметрию, срезали длинные ногти с кислотной раскраской, снабдили советами по макияжу. Милая девушка-парикмахер, не намного старше ее самой, накрасила Любу своей косметикой, и они, хихикая, обсуждали какую-то чепуху из журналов, стопкой лежащих здесь же, на столике.
И когда Люба наконец решилась посмотреть на себя, ей пришлось заново познакомиться с собственным отражением. Из зеркала смотрела тоненькая девочка в серой прямой юбке до колен, в розовой кофточке и розоватых босоножках. Купленная по дороге в парикмахерскую сумочка – серая с бантиком, расшитая искусственными жемчужинами, – выглядела очень симпатично, как и скромный розовый лак на коротко стриженных ногтях.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75