Всего несколько секунд замешательства, и я одёрнула себя, давая мысленную пощёчину, и напоминая, зачем я здесь. Плевать на то, как он выглядит. Он всего лишь пациент для меня, и, если подумать о том, кто его окружение, несложно догадаться, что он получил по заслугам.
Полина оставила меня в комнате, и я принялась изучать расписание. Ничего такого, что я бы не смогла сделать. Смена капельниц, введение препаратов в строгой очередности, и нанесение на тело специального порошка, не дающего появиться раздражению на коже.
Ввела все необходимые препараты, и позвонила Рику.
— Ну как устроилась, детка? — Весело задал вопрос, подбадривая.
— Неплохо. Уже начала выполнение процедур.
— Хорошо. Я рад, что теперь у тебя появятся деньги, чтобы оплатить учёбу.
— Рик, у меня испытательный срок. — Напомнила ему, чтобы спрятать свою уверенность. Ведь я не упущу эту работу. Не тогда, когда так близка к своей цели.
— У тебя всё получится, милая. Бес в надёжных руках, я даже не сомневаюсь. Всё, целую, соскучился по тебе очень. Надеюсь, скоро вернусь.
Он положил трубку, а меня тряхануло так, что последних слов уже не слышала. Телефон выскользнул из рук, разбиваясь о пол в дребезги, а я дрожащими пальцами потянулась к покрывалу. Я никогда не спрашивала у дяди фотографию Беса. Не хотела видеть его лицо. Боялась, что ненависть меня затопит, заполняя жилы своим смрадным ядом, и отравляя меня саму. Было проще просто не знать его в лицо, воспринимать, как эфемерное чудовище, и лишь перед тем, как перегрызу ему вены, я позволю себе посмотреть в его глаза.
Стянула край покрывала, и хоть не сняла его полностью, уже видела знакомые завитки. Они крутились, переливаясь из размытых контуров в чёткие линии, закручиваясь в острые зубцы, а в моих глазах начинало темнеть. И эти зубцы впивались мне в сердце, раскурочивая его на куски, выворачивая наружу воспоминания о той ночи, и я уже не могла остановиться. Яркими вспышками старые картинки вперемешку с новыми, с теми, которые были зарыты где-то глубоко в памяти. Я вспоминаю, что пришла сначала к маме, спасаясь от ночного кошмара. Пыталась её разбудить, но так и не смогла, а когда коснулась её лица, на руке осталась вязкая, сгустившаяся кровь. Снова темнота, а затем вспышкой наполненное страхом лицо отца, и выстрел. И самое последнее. Я забилась в угол, с застывшими слезами в глазах, напуганная настолько, что даже не могу закричать, а напротив он, с пистолетом в руке, и глазами, наполненными яростью. Теперь я уже вижу его лицо, и оно почти каждой чёрточкой напоминает человека, лежащего передо мной. И я даже не замечаю, что у меня в руках ножницы, занесённые над его грудью. Я готова вонзить их в плоть, но тёмные щупальца ночных кошмаров затягивают меня всё ближе, и ближе в трясину паники. Я так и не смогла опустить руку. Не смогла разорвать этот адский круг боли, курсирующий между мной, и человеком, разодравшим мою жизнь в клочья. Выронила ножницы, и только звон ударившегося об пол металла, отдавался в моей голове чередой выстрелов в голову моего отца.
Глава 3. Элена
Дядя оказался прав. Сколько бы во мне не накопилось злости, ярости, боли, я всё ещё оставалась тем самым напуганным ребёнком. Я не могла сказать ему, что нашла Беса. Какое-то маленькое, лживое, эгоистичное существо внутри меня всеми силами противилось рассказать правду. И я лгала. День за днём писала о том, что про него здесь не говорят. Иногда мне казалось, что Дэвид не верит мне. Он часто напоминал мне о произошедшем, а потом подолгу слушал моё сбившееся дыхание, и то, как я лихорадочно сжимаю телефон, до скрипа между пальцев, до ломки в костях и суставах. И я, кажется, уже ненавидела всех нас. Себя, за то, что оказалась настолько слаба, что даже держа жизнь этого ублюдка в собственных пальцах, не могу прервать её. Я каждый раз вспоминала о том, как именно он убил моего брата, и мать, и не могла себя заставить подарить ему такую лёгкую смерть. Так я говорила себе, так убеждала саму себя, но где-то в уголках сознания навязчивый голос твердил, что я не сделаю этого никогда. Что я не могу ему отомстить просто потому, что я слабачка. Идиотка, возомнившая себя взрослой, и сильной. А всё остальное, это лишь глупые оправдания. Я ненавидела дядю за то, что он сотни, тысячи раз был прав, он знал об этом, но тем не менее не хотел признаться за меня. Не мог назвать эту правду вслух, а лишь мучал меня, молчаливо напоминая о том, как я ничтожна. Но больше всего я ненавидела Его. И с каждым днём эта ненависть росла, превращаясь в огромный, искристый шар, угрожающий разрушить всё вокруг. Он отравлял не только меня, но и близких мне людей, заставляя меня делать им больно. Я перестала общаться со своими друзьями, с каждым из них. Почему? Да просто потому, что мне не о чем было разговаривать с ними. Ни один из них не смог бы принять и малую толику моей боли, впитать её и вернуть обратно теплом и заботой. Той самой, которой была окутана эта мразь, по имени Бес. Я много раз со стороны наблюдала за тем, как к нему приходят члены семьи. Полина часто просила прощения. Не знаю за что, да и вдумываться не хотелось, но она с ним могла часами разговаривать. Так, словно в жизни этого сделать не могла, а сейчас выговаривалась. Говорила, как они его ждут, и что Артём, как она почему-то называла Артура, скоро вернётся. Гладила его по руке, той самой, где татуировка была, а мне оттуда кожу хотелось на живую содрать. Тупым ножом. Жаль только боли он не почувствует. Как и, впрочем, ничего остального. Он не видит, и не знает, как я беззвучно рыдаю, когда прихожу сюда. Как задыхаюсь, потому что воздух в этой комнате уже весь ядом пропитался, и мне, казалось, я уже давно умерла, или струпьями заживо покрываюсь. Он не знает, как часто я хочу закричать, а не могу, потому что в горле ком острый, царапает глотку, и крик этот не выпускает. И он внутри меня, рвётся наружу, когтями по рёбрам царапает, а я его выпустить не могу. Только рот беззвучно открываю, как рыба, которую на мель выбросило, и ногтями кожу на бёдрах царапаю. Потому что там никто не увидит. Могла бы, с лица бы кожу полосами сдирала, лишь бы легче становилось.
Я иногда просто смотрела на него. Пыталась вспомнить всё до конца, но чёртов блок не слетал. Я так и не могла вспомнить, как он стреляет в отца, и в голове, как заевшая киноплёнка, как он поднимает оружие, направляя на меня, и что-то говорит. И я вижу, как губы его двигаются, а услышать слова не могу.
Сколько раз я порывалась уехать, даже сосчитать не могу. Собирала вещи, крутила в руках телефон, чтобы позвонить Дэвиду. Чтобы он меня забрал отсюда, и избавился от Беса, потому что мне, кажется, я уже с ума схожу рядом с ним, и справиться с собой не могу больше. И каждый раз отбрасывала телефон в сторону. Потому что вспомнить хочу, спросить его хочу по какому праву он это сделал. Кто позволил ему распоряжаться жизнями невиновных людей? Родных мне людей, которых я любила! А иногда мне хочется, чтобы он на своей шкуре прочувствовал, какого это, когда ты теряешь. Когда тебе больно внутри, так сильно больно, что ни одна таблетка не поможет, и выть хочется так, чтобы охрипнуть, чтобы горло разодрало в клочья. Но я запрещала себе думать об этом. Я же не такая, как он. Я же не могу так поступить лишь потому, что их друг оказался самим дьяволом в человеческом обличие. Да и не знала я, есть ли на этой земле хоть один человек, хоть одно живое существо, которое своим отсутствием, своей болью может полоснуть его ножом по сердцу, так сильно и остро, как когда-то это сделали со мной.
