Он возбуждён и разъярён. Наваливается на меня, пытаясь справиться с моим замком на брюках. Я ощущаю его рваное дыхание и кислый запах потной кожи. Меня буквально выворачивает наизнанку.
— Я тебя сейчас трахну, сука. И мне за это ни-че-го не будет, — рычит в ухо, пока я пытаюсь отодвинуть его от себя руками, но без толку, — а вот ты можешь и за решётку попасть. Скажу, что напилась и приставала к капитану полиции.
Внутри всё клокочет от ярости. Где-то рядом есть страх. Но он уходит на второй план.
— Я убью тебя, — сиплю, он всей своей тяжестью лежит на моей грудной клетке. Я едва могу сделать вздох. — Найду, где бы ты ни был, и яйца тебе отрежу. Слышишь?
В моих словах столько веры. Знаю, если он осквернит меня, я оставлю эту гниду истекать кровью, а содержимое его мошонки скормлю любимому братцу. И плевать, чем мне придётся за это поплатиться.
До моих ушей доносится, что кто-то барабанит во входную дверь. Да так, что я даже здесь, лёжа на полу, ощущаю, как по ней волна пробегает от удара кулаком. Неужели Та́ми так быстро успел доехать?
Глава 4Шум не остановил насильника, будто он и не слышал ничего. В ужасе я подумала: а что, если это просто собутыльники рвутся присоединиться к «пиршеству»?
Дяде Коле всё же удалось справиться с застёжкой, и джинсы предательски поползли вниз вместе с бельём. Шок от прикосновения его потной руки к моим половым органам вызвал у меня истерику. Я будто получила контузию, больше ничего не видела и не слышала. Только яростно сопротивлялась. В поле зрение попала его щека. Вцепилась в неё зубами, как бешеная собака.
Он взвыл. Отшатнулся от меня наконец. А я почувствовала во рту вкус его крови. И выплюнула её в его ошалевшую физиономию.
Мент всплеснул рукой. И пока она надвигалась, перед глазами пролетела вся жизнь. Если его кулак попадёт мне в лицо, от меня же ничего не останется.
Фокус смещается. Мир становится чётче. Спустя секунду осознаю, что его кулак завис в воздухе. Он изумлённо оборачивается в намерении увидеть того, кто его остановил. Но уже в следующий миг лоб дяди Коли соприкасается с полом чуть выше моего плеча.
Я слышу, как он выпускает воздух из лёгких. Всё происходит как в замедленной съёмке. Его тяжёлую тушу снимают с меня, и лишь сейчас я вижу того, кто пришёл на помощь.
Лицо Сабурова совсем рядом. Он мазнул по мне взглядом, будто не ради меня сюда заявился. А так, мимо проходил.
В глазах такая тьма, что становится страшно. Там нет эмоций. Там нет жизни. Только жажда крови.
Переворачивает обмякшее тело обезвреженного капитана полиции, сжимает его челюсть и снова ударяет. На этот раз макушкой об пол. Слегка. Помните, как раньше приводили в себя барахлящие телевизоры? Пару раз ударить, и он вновь работает. Так и Ратмир привёл в чувство мужчину.
Я отползла от них подальше, натягивая попутно джинсы. И опасаясь приближаться к нему пока он в таком состоянии. Но оторвать взгляда от разворачивающегося на моих глазах зрелища оказалась не в силах.
Дядя Коля с ужасом взирает на Ратмира. Впрочем, как и я.
Я продолжаю тяжело дышать. От переживаний не хватает воздуха. Кажется, будто задыхаюсь.
Сабуров хочет, чтобы его противник был в сознании. Понимал происходящее. И когда кулак встречается с щекой дяди Коли, раздаётся треск. Челюсти хана. Крик, переходящий в жалобный стон, разносится по комнате.
До меня вдруг доходит, ради чего я сюда притащилась. Мне нужно узнать про Аню. Если Рат его снова ударит, я не уверена, что дядя Коля вообще ещё когда-нибудь сможет говорить. От очередного удара треснуть могут кости черепа. Не ручаюсь, что внутри что-то есть, но вдруг и остатки мозгов вытекут.
Нет, не из добрых побуждений я решила полезть в пекло. Не оттого, что испытывала жалость или сострадание. Упаси боже. Даже близко такие эмоции во мне не зародились.
Наоборот. Внутри растеклось тепло. Согревая меня и успокаивая. Почти как наркотик, оно добралось до головного мозга, побуждая его вырабатывать эндорфины, дофамин и сератонин. Ну и конечно, адреналин никуда не делся.
Вот оно — возмездие. Отмщение. Слаще сахара. Возможно, именно так себя ощущают наркоманы после дозы. Блаженно.
— Ратмир, — слышу свой сиплый голосок, тянусь к нему рукой, останавливая.
Он замирает, переводит на меня бешеный взгляд. Как жаль, что я упустила возможность увидеть его на ринге.
— Мне нужно узнать у него, где сестра. Ты его просто убьёшь.
Какое-то время он обрабатывал эту информацию. Затем опустил кулак, будто перейдя из состояния машины-убийцы в своё обычное. Поправил белую рубашку. Даже странно, что он без галстука. Что он тут вообще забыл?
— Где её сестра? — надавливает на челюсть дяди Коли, причиняя особенно острую боль.
Тот хнычет. Изо рта течёт кровь.
— Не знаю. Клянусь, — отвечает, сильно искажая слова, но я всё же разобрала их.
— Врёшь! — вырывается из меня приглушённый крик, я нависаю над ним, заглядывая в глаза.
Но понимаю — никто не будет врать, когда смерть рядом. А смерть сидит и наблюдает за этим диалогом.
— Нет! Клянусь! — испуганно возражает. — Приходил какой-то мужчина, денег брату предлагал, спрашивал про девчонку, но сам не представился. Ничего не сказал.
Выслушав, я разочарованно отползла к стене, прислонившись к ней спиной и согнув колени. Смотрела в одну точку, понятия не имея, как смогу найти Аню. На руках ни одной зацепки. Идти в полицию? Смешно даже.
На глаза навернулись слёзы от безысходности. Вдруг это какой-то маньяк или педофил? Гнала жуткие предположения, но они назойливо возвращались обратно.
Сабуров оставил дядю Колю, поднялся на ноги и принялся осматривать мою комнату. Попыталась представить, какой он видит её. Его глазами.
Бедность не порок. Но мне становится неловко, стыдно за собственную жизнь. Но разве это моя вина? Будь папа жив, всё сложилось бы совсем иначе.
Подмечает каждую деталь в комнате. Выцветшие, и по углам отодранные обои. Ремонт с доисторических времен. Старая мебель и унылый диван вместо двух кроватей. Нищета.
Он берёт в руки одну из наших с сестрой фотографий. Рассматривает внимательно. Возвращает обратно.
— Она тебе ведь не родная? — раздаётся вопрос.
Не могу понять его. Совершенно.
— У нас мама общая, — отвечаю, а саму накрывает обида. — Но роднее Ани у меня никого нет.
Произношу эти слова, и прорывается плотина рыданий. Навзрыд. От обиды за Аню и за себя.
Осмысление случившегося медленно добирается до сознания. Меня могли изнасиловать. Опять. Потряхивает от этих мыслей. И страха. А ещё непонимания: за что? Почему так со мной?
