Философия эпиктета. Основы
Эпиктет жил на несколько веков позже Зенона. В философию стоиков он ввел ряд новшеств, в том числе предложив радикально новый способ практического осуществления положений этого учения. Удивлять это не должно, поскольку каждая философская (и, безусловно, религиозная) доктрина, все время сталкивающаяся с внутренними и внешними вызовами, представляет собой постоянно меняющийся набор идей. Вследствие этого любая философия подвержена преобразованиям; через них она приспосабливает себя для практического использования в конкретную эпоху.
В подтверждение этого можно заметить, что всего лишь через два поколения после Зенона один из величайших логиков Древнего мира Хрисипп из Сола внес так много уточнений в изначальные положения стоицизма, что Диоген Лаэртский сообщает: «Не будь Хрисиппа, не было б и Портика»[12]. Под этим имелась в виду серьезность тех новаций, которые он привнес в учение стоиков. Но еще до Хрисиппа, равно как и после него, истинность этого учения оспаривалась представителями эпикурейства и скептицизма, а само оно в своей эволюции выявило три самостоятельных периода, которые без особых затей стали называть ранней, средней и поздней Стоей.
Одно из новшеств Эпиктета заключалось в разработке замысловатой «этики ролей» – морального подхода, основанного на вдумчивом отношении к различным ролям, исполняемым нами в жизни. В их число входят: главная роль – человека, живущего в обществе; роли, выбираемые нами, – например, отца или друга; а также роли, задаваемые нам обстоятельствами, – например, сына или дочери. Предложенная Эпиктетом ролевая этика была, в свою очередь, развитием и конкретизацией похожей теории, разработанной Панетием Родосским, философом средней Стои, жившим в 185–109 годах до н. э.
Теперь я хотел бы сосредоточиться на двух важнейших аспектах философии Эпиктета, поскольку именно они послужат опорой для наилучшего понимания и правильного использования этого «Руководства по стоицизму». Речь идет о так называемой дихотомии контроля и трех навыках стоической практики[13].
Из существующих вещей одни находятся в нашей власти, другие нет. В нашей власти мнение, стремление, желание, уклонение – одним словом все, что является нашим. Вне пределов нашей власти – наше тело, имущество, доброе имя, государственная карьера, одним словом – все, что не наше.
Изложенное современным языком, это положение означает, что мы отвечаем только и исключительно за вынесенные нами суждения, принятые нами мнения и разделяемые нами ценности, а также за наши решения действовать или бездействовать. И ни за что больше. Мы даже не властны контролировать нашу умственную активность, которая, по мнению современной науки о мозге, во многом осуществляется без нашего участия. На все остальное – в особенности на такие внешние обстоятельства, как здоровье, богатство, репутация и тому подобное, – мы можем пытаться влиять, но в конечном итоге они зависят от поступков других людей, а также от сложившихся обстоятельств. Как и в упомянутой выше «Молитве о душевном покое», основная идея здесь в том, что нам нужно культивировать в себе мудрость различать между тем, что находится в рамках нашего контроля, и тем, что остается вне его, воспитывая в себе смелость энергично подступаться к первому и с невозмутимостью принимать второе.
Дихотомия контроля не была изобретением Эпиктета: он просто выдвинул ее в центр своей версии стоицизма. В отличие от своих предшественников, Эпиктет сформулировал дихотомию контроля наиболее ясно, всесторонне исследовал вытекающие из нее следствия и неизменно обращался к ней в своей практике учителя философии. При этом более ранний вариант этой идеи можно найти у Сенеки: тот противопоставлял добродетель, всегда остающуюся на совести самого человека, внешним обстоятельствам, всецело определяемым Фортуной[14]. Дихотомию контроля можно обнаружить и в сочинении Цицерона «О пределах блага и зла». И хотя Цицерон, живший между 106 и 43 годами до н. э., принадлежал скорее к школе скептиков, а не стоиков, он сочувственно относился к стоицизму, узнав о нем от Посидония, представителя средней Стои, – то есть из первых уст. Более того, именно Цицерон, на мой взгляд, предложил лучшую из встречавшихся мне метафор, позволяющую правильно понять дихотомию контроля:
Ведь подобно тому, как кому-то нужно прицелиться, бросая копье и стреляя из лука во что-то, так и мы понимаем предельное благо. В этом сравнении стрелок или метатель должен делать все, чтобы прицелиться; именно это [старание] делать все для достижения объекта оказывается чем-то вроде того предела, который в жизни мы называем высшим благом; само же поражение мишени есть только предмет выбора, но не предмет желания[15].
Присмотримся внимательнее, что у лучника находится под контролем, а что из него выпадает. Его исключительная ответственность включает в себя выбор лука, стрел и уход за ними, упражнения в прицельной стрельбе, выбор момента, когда надо отпустить тетиву. Но, помимо этого, ему неподконтрольно ничего более: скажем, вражеский солдат, заметив стрелу, может отойти в сторону, или внезапный порыв ветра сведет на нет самый лучший выстрел.
Естественно, на ум незамедлительно приходит соображение о том, что дихотомия излишне строга: ведь на свете есть немало вещей, не подпадающих, насколько может показаться, ни под одну из категорий, – эти вещи ни под контролем, ни вне контроля. Это обстоятельство подвигло современного стоика Уильяма Ирвина предложить «трихотомию», делящую мир не только на подконтрольное и неподконтрольное человеку, но еще и на поддающееся его влиянию[16]. С моей точки зрения, это предложение ошибочно, поскольку в конечном счете оно угрожает разрушить одно из оснований стоицизма. Представим себе такую картину. Как убедительно показано в отрывке из Цицерона, все, на что мы способны повлиять, можно, в свою очередь, разделить на две категории: подконтрольное и неподконтрольное. При этом стрельба из лука относится к первой категории, а порыв ветра – ко второй, выбор момента стрельбы – к первой, а внезапная смена солдатом-мишенью своего местоположения – ко второй. Далее – в таком же духе. Иначе говоря, получается, что, когда мы говорим, что способны «оказать влияние» на конечный результат, констатируется лишь то, что некоторые составляющие действия поддаются нашему контролю, некоторые – нет. В итоге наше понимание вещей делит их все-таки надвое (а не натрое) – как и было сказано Эпиктетом.
