Сейчас диссидентов и всяких «политических» сажают по двум статьям. Раньше была только 70-я за «антисоветскую агитацию и пропаганду», которая предполагала лишение свободы до семи лет и после ссылку. При Брежневе ввели ещё одну статью — 190-ю с разными подпунктами «за распространение в устной и письменной форме заведомо клеветнических измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй». Наказание: исправительные работы до года, лишение свободы до трёх лет или могли просто оштрафовать на сто рублей.
По идее, ничего особенного в этой 190-й. Типа пожурили, отпустили, штраф выписали. Однако человек попадал в списки неблагонадёжных со всеми вытекающими последствиями. А осудить по такой размытой формулировке можно было каждого второго жителя страны. В серьёзных случаях обвиняемых по этим статьям посылали на экспертизу в Институт психиатрии, откуда после заключения врачей человек попадал на принудительные медицинские процедуры. Потому что в стране Советов нет врагов, а есть шизофреники, не ощутившие до конца прелестей социалистического строя.
В общем, с Михаила подписку по всем пунктам я взял, обязав писать докладные хотя бы раз в месяц. Он писал. Добросовестно так. Возможно в будущем издам их отдельной книгой.
Вот как пример: «Студент Иванов имел близкие знакомства со студенткой из Кубы. Вероятно в порыве страсти и переполнявших его чувств он скакал по её комнате голым, прикрыв причинное место флажком отличника соцсоревнования. Сам я не видел, о чём очень сожалею. Свидетелями этому происшествию стали студенты Белов и Гаврилов, курившие на площадке пожарной лестницы и наблюдавшие за разворачивающимся действием через окно». И так далее на подобные темы.
Толку от этих донесений никакого не было, но видимость работы с осведомителем создавалась. Всего у меня имелось три таких осведомителя. Я из бывших однокурсников двоих «подписал». Тоже не особо надеясь получить что-то полезное от их писанины, но куда деваться, приходилось работать с тем материалом, что был под рукой, надеясь в будущем заиметь более полезных людей.
Глава 2
Кроме Мишки, никто из моего окружения так и не понял, куда я пошёл дальше служить. Предполагаю, что отец подозревал и, как всегда, оставлял выбор за мной, не навязывая своего мнения. Маман занималась своими делами. У неё трагедия последние хм… лет десять — она начала стареть. Мне категорически запрещалось называть её «мама» в обществе незнакомых людей. Это чтобы никто и не заподозрил, что у этой эффектной женщины взрослый сын.
Они с отцом уже давно жили словно соседи. На даче маман появлялась редко, а отец, выйдя на пенсию, предпочитал проводить там всё лето, радуясь тому, что у нас в Валентиновке такие интересные друзья. Один Никулин чего стоил! Как начнёт рассказывать о съёмках того или иного фильма, то хоть прямо помирай со смеху. Когда он описывал сцену из «Бриллиантовой руки», где жена будит Семёна Горбункова будильником, я под стол сполз, смеясь.
— Картина должна была со стены упасть и на шее у меня повиснуть, — рассказывал Юрий Владимирович. — Раз дубль, упала, но мимо, второй, третий дубль, верёвочка за уши зацепилась. Всем смешно, а режиссёру всё не так. Наверное, с десяток дублей сделали и отменили эту сцену.
Также я узнал, что не мороженым запускали в Миронова в сцене в кафе, а творогом.
— Он лучше ляпается, — просветил Юрий Владимирович.
Другая новость о том, что в «Кавказкой пленнице» Никулин долго не соглашался сниматься. Не нравился ему сценарий. И только согласие Гайдая на полную импровизацию в фильме стало решающим фактором его участия в съёмке.
Портретов Юрия Владимировича я написал пять штук. Не такое простое это дело оказалось. Чтобы и похож был, и в то же время не клоун, а артист, мне пришлось потрудиться. С Жаровым в этом плане было проще. Он у меня с первого раза получился именно таким, каким я его знал. Отец Михаила Ивановича очень уважал, как сядут, как заведут свои «скучные» разговоры и на всех им плевать.
Безусловно, интересных историй от Жарова нам тоже перепадало. Рассказал он как-то про свою поездку в Голливуд в составе советской творческой группы. Перелёт в Нью-Йорк Михаил Иванович с его сердцем перенёс плохо. Но как только отлежался, решил сходить посмотреть ту самую Америку. Английского языка Михаил Иванович не знал, но карту взял, а когда заблудился, стал искать помощь.
Советские люди, воспитанные в духе пролетарского интернационализма, в большей мере доверяли тем самым «обездоленным и угнетённым». Жаров, отыскав подходящий объект, с картой в руках обратился со словами: «Товарищ негр…» За что тут же схлопотал по физиономии. Русский язык чернокожий не понимал и отреагировал на слово «негр», а не на «товарища». Повезло, что поблизости оказался полицейский и вступился за Жарова.
— И ведь я всё равно не поверил, думал, что просто негр такой попался, — повествовал дальше Михаил Иванович. — Там как раз забастовка была, и я потащил Юлиана Семёнова в палаточный лагерь протестующих. Он чуток посопротивлялся, но пошёл. Смотрим, а туда на машинах подъезжают те, против которых протестуют, еду раздают, деньги суют. Как же, обездоленные! Те деньги хватают и снова за своё — скандировать и транспарантами размахивать.
Тогдашний посол в Америке поступком Жарова был сильно удивлён и для лучшего понимания ситуации свозил Михаила Ивановича в район, полностью разграбленный чернокожими. Вот это уже убедило Михаила Ивановича, что те «товарищи», не желающие работать и мечтающие получать пособия, нам совсем не «товарищи».
Дачу и дачные беседы мы все любили. В целом у нас в Валентиновке собиралась хорошая, душевная компания. Маман на дачу не приезжала, предпочитая комфорт квартиры, заверяя, что ей и без того дел хватает. Домработницы у нас уже не было, отец считал, что жене не требуется прислуга, а я уже самостоятельный.
На последних двух курсах университета я практически переселился в свою мастерскую и дома бывал редко. Светка мне мозги долбила, что нужна мебель и хотя бы один диван. Пришлось приобретать необходимый минимум, но большую площадь я постарался оставить свободной, развесив большую часть картин по стенам. Все мебельные обновки достались кухне и прихожей. Некая аскетичность моего жилья гостям нравилась, а я обрёл полную свободу своих действий, не отчитываясь ни перед кем из родственников.
Готовить теперь тоже приходилось самому. А я же парень избалованный домработницей и бабушкой. Но ничего, припомнил старые навыки. Правда, магазинные куры этого времени вызывали лёгкую оторопь. О том, что они плохо ощипаны, я не стану упоминать, это полбеды. Хуже другое, в большинстве случаев магазинная кура продавалась с головой и ногами. Приходилось это дело отрезать. Возможно, кто-то и употреблял этот второсортный продукт, но я, непривычный к такому, это просто выбрасывал. Давным-давно видел, как в китайцы в одном из мясных магазинов покупали куриные лапки (те, что с когтями). До сих пор мучаюсь вопросом, что из них можно приготовить и что там есть? Следующий прикол состоял в том, что кур в это время продают непотрошёных (за исключением импортных венгерских, упакованных в целлофан). Извлекать внутренности приходится самому. Порой случаются сюрпризы, когда выясняется, что курица была несушкой и внутри имеется гроздь несформировавшихся яиц. Вообще с этими куриными потрошками засада ещё та. Допустим, я знаю и умею готовить блюда из куриных желудков. Но это когда их много. А что делать с одним? Складывать в морозилку, пока не наберётся нужное количество?
