Сестра только пожала плечами, она явно не собиралась подбадривать Женевьеву.
— Мне это в высшей степени безразлично, — высокомерно заявила Элиза, у которой настроение менялось редко и злопамятность была ей вовсе не чужда. — Я вообще не понимаю, зачем ты суешь нос в такие дела. Это неблаговоспитанно.
— Неужели? — Женевьева лукаво прищурилась. — Не более неблаговоспитанно, чем устраивать тайные свидания с капером. Ведь ты не можешь отрицать, что нынешняя встреча была подстроена. Это ясно как белый день всякому, кто не слеп. Хотела бы я знать, почему Николас состоит в таких близких отношениях с капером, что даже рискует вызвать неудовольствие Элен, приглашая столь малопочтенную персону к ней на прием. — С этими словами мадемуазель Женевьева взлетела по закругленным ступенькам на крыльцо дома с двумя изящными фронтонами, занимавшего немалую часть Ройял-стрит.
Не успела она протянуть руку к дверному молоточку, как дверь распахнулась. Женевьева в знак благодарности чуть кивнула бесстрастному дворецкому и вошла в просторный холл, тянувшийся вдоль всего дома и заканчивавшийся с обеих сторон маленькими квадратными гостиными.
В присутствии дворецкого кузен и сестра проследовали за ней молча, у каждого имелась своя причина чувствовать себя неуютно от проницательности своей юной родственницы. Они уже имели печальный опыт: если уж эта девчонка вцепилась во что-то зубами, то едва ли выпустит добычу, пока не доведет дело до конца.
— А, вот и вы наконец. — Из левой гостиной в холл вышла Элен Латур. — В бараках у рабов какой-то шум, что-то случилось. Это, кажется, связано с Амелией, но мне никто ничего не говорит, а если отец вернется и застанет такие беспорядки…
Сегодня взгляд ее карих глаз был необычно беспокоен, она нервно приглаживала свои темные волосы и строго смотрела на младшую падчерицу, которая была не намного моложе ее самой, но по отношению к которой ей полагалось держать себя соответственно.
— Вам лучше заранее приготовиться к скандалу, Элен, — решительно, но не без сострадания сказала Женевьева.
— О Господи! — Голос Элен, и всегда-то звучащий чуть громче шепота, вовсе замер. — Но почему? Что случилось? — Она побледнела, и у нее затряслись руки.
— Женевьева не придумала ничего лучшего, как войти в аукционный зал биржи Масперо во время торгов и запретить мистеру Кингу продавать Амелию и ее ребенка, — жестко объяснила Элиза. — Это будет скандал года. Мы его надолго запомним.
Элен оперлась об одну из ионических капителей у двери в гостиную.
— Как ты могла, Женевьева?! — простонала она. — Виктор…
— Не будет в восторге, — удрученно закончила за нее Женевьева. — Мне очень жаль, Элен, но я не могла поступить иначе Вы же помните, что у Латуров не принято разлучать семьи Не знаю еще, что за этим стоит, но собираюсь все выяснить, прежде чем вернется папа. Мне придется защищаться всеми доступными способами.
— Но у меня же сегодня прием, — простонала Элен. — Если Виктор разбушуется, весь дом будет стоять на ушах, и у меня начнется мигрень.
— Элен, прошу вас. — Женевьева бережно взяла ее за руку и повела к двери. — Не расстраивайте себя. Вы же знаете, что вам это вредно. Почему бы вам немного не полежать?
— Наверное, действительно это лучше всего, — согласилась Элен и жалобно призналась:
— Если Виктор узнает, что я неважно себя чувствую, может, не станет меня беспокоить. Элиза, ты проследишь за приготовлениями к вечеру? Я хотела сама расставить цветы в бальном зале, но у тебя такой тонкий вкус… — и Элен улыбнулась с такой мольбой в глазах, что это тронуло даже старшую падчерицу.
— Конечно, — успокоила ее Элиза, — вам нужно прилечь и набраться сил. Я обо всем позабочусь, и насчет этого инцидента вам тоже не стоит тревожиться, — решительным жестом она словно бы отвела от Элен грядущие неприятности из-за беспардонного вмешательства Женевьевы в аферу управляющего. — Когда папа вернется, мы все постараемся не попадаться ему на глаза… Кроме сестренки, разумеется. В конце концов, это она раздула пламя — ей и отвечать.
— А когда это я уклонялась от ответственности? — Женевьева слабо улыбнулась. — Я виновата и честно это признаю.
Тем не менее и вы должны признать мое право защищаться.
Она покинула гостиную, не сомневаясь в том, что Николас, Элиза и Элен, несмотря на ужас, который внушал им предстоящий скандал, с удовольствием сейчас перемоют ей косточки. Что касается кузена и сестры, то они, вероятно, надеются, что неизбежные громы и молнии в ее адрес окажутся им как нельзя кстати: они смягчат эффект появления Доминика Делакруа в респектабельной гостиной Элен Латур.
Но почему все-таки это приглашение так важно для них? Если Элиза задумала флиртовать с капером, то она просто дура. Дон Лоренцо Биас — человек строгих правил и не потерпит этого, а если, не дай Бог, возникнут осложнения с таким женихом, гнев Виктора Латура будет страшен. Так почему же, прекрасно понимая все это, Николас все-таки вступил в сговор с пиратом Делакруа? Он ведь рискует впасть в немилость у богатого родственника, который, глядишь, и обратит свой взор на кого-нибудь еще в поисках наследника.
Все это очень загадочно. Однако Женевьева тряхнула головой, отгоняя мысли о Сен-Дени и Делакруа, ибо сейчас было важнее позаботиться о собственной безопасности. Она торопливо выбежала на опоясывавшую всю заднюю часть дома крытую террасу. Здесь вся семья обедала в теплую погоду и предавалась отдыху в свободные часы. Терраса выходила во двор, обнесенный стеной, которая полностью ограждала обитателей усадьбы от городской суеты и шума Квартала[1]. Было трудно поверить, что этот очаровательный, вымощенный камнями дворик, посреди которого мелодично плещется фонтан и широкие листья банановых пальм тут и там образуют тенистые уголки, находится прямо в центре города.
Кухня, обслуживавшая главный дом, представляла собой длинное приземистое строение, и именно туда направилась Женевьева. Вернувшись через полчаса в дом, она обладала полной информацией об омерзительной, но, увы, старой как мир истории. То, что дочь доведет правду до Виктора Латура, едва ли предотвратит его гнев, зато он обрушится и на голову управляющего. А это уж точно защитит Амелию с ребенком от мистера Кинга на будущее. Ну а на большее — Женевьева знала это по горькому опыту — рассчитывать не приходилось.
— Ну и что ты разузнала в своем миссионерском усердии? — поинтересовалась Элиза, подняв голову от вышивания.
Тон ее был столь же насмешлив, сколь и сам вопрос. Было очевидно, что Женевьеву не простили: то ли за дневную выходку, то ли за неуместную проницательность. Но видимо, и за то, и за другое.
Женевьева не торопилась отвечать. Она наливала себе чай из серебряного чайника, который стоял на низком столике, но, увидев, как Элиза взяла из вазочки покрытое шоколадной глазурью пирожное и, отправив его целиком в рот, тут же жадно потянулась за следующим, Женевьева не выдержала и заметила с беспардонностью, так часто свойственной младшим сестрам и братьям:
