На ближайшем углу энергичная женщина средних лет в гольфах и в деревянных сабо продавала с тележки рыбу. Торговля сопровождалась жестикуляцией, громким смехом, многочисленными кивками в мою сторону и не раз повторенным для покупателей словом «инглезе». По-видимому, в этом году я была одной из первых туристов, и, хотя не производила впечатления богатой, местные все-таки рассчитывали, что я могу потратить приличное количество денег в магазинах на площади, основной ассортимент которых, очевидно, был выставлен снаружи: кастрюли и сковороды, ярко расписанная керамика, свитера ручной вязки и разноцветные покрывала были развешаны на дверях и стенах, расстелены и разложены на тротуаре.
Возле витиевато украшенного фонтана собралась группа мужчин; они стояли, засунув руки в карманы мешковатых брюк, время от времени со смаком сплевывали и были поглощены разговором, в то время как их женщины сновали взад-вперед через площадь, неся тяжести на головах, чтобы на руках можно было держать младенцев.
Потом появился «ламборгини» и, резко затормозив, остановился в клубах пыли на дальнем конце площади.
С силой захлопнув дверцу машины, водитель запер ее и без особого интереса огляделся по сторонам. Он был высоким, худощавым, и, когда наконец двинулся, его походка оказалась раскованной и грациозной, но в нем не было ни капли женственности, скорее наоборот – он производил впечатление силы и агрессии, которые удерживаются на очень прочной цепи. Мужчины у фонтана, обернувшись, посмотрели на него, пока он не спеша шел вдоль магазинов с выставленными товарами, а потом, снова собравшись в группу, продолжили разговор.
Я вполне могла представить себе, что они говорили. Этот турист был не тем человеком, с которым можно затеять ссору. Когда он подошел ближе, они не улыбнулись, зато женщины заулыбались, и я поняла, что так поступило бы большинство женщин. Он относился к тому типу мужчин, внимание которых приятно любой женщине, будь она утонченная дама или крестьянка. Он вошел в кафе на противоположной стороне площади, а через несколько минут появился из темноты с бутылкой вина и стаканом и, сев за один из убогих металлических столов и небрежно откинувшись на спинку стула, налил себе, как мне показалось, полный стакан вина.
Я с интересом наблюдала за ним. Быть может, страшный секрет незнакомца – всего-навсего алкоголизм? Почему-то я в этом сомневалась. Новый постоялец был похож на человека, который строго контролирует себя. Мое присутствие, даже на расстоянии, равном ширине мощеной площади, несомненно, не осталось незамеченным, но он не взглянул в мою сторону. Не хорошо хвастаться, но я знала, что отношусь к тем девушкам, ради которых мужчины останавливаются, чтобы взглянуть второй раз, однако я всегда стремилась избавляться от назойливых поклонников, а не привлекать их. Что же касается англичанина, то я не удостоилась его второго взгляда. А ведь ему было известно, что я остановилась в том же отеле, и, судя по цвету моих волос и кожи, можно было абсолютно безошибочно понять, что мы одной национальности. Против воли у меня пробудился интерес к нему. Я заказала еще кофе, устроилась поудобнее и дала волю своему воображению, пытаясь составить список причин такого же, как у меня, безысходного выражения в его глазах.
Только в одиннадцать часов, когда англичанин расплатился с официантом, медленно поднялся и вернулся к автомобилю, я вдруг поняла, что в первый раз за много месяцев мои мысли полностью заняты чем-то, кроме навязчивых ночных кошмаров, и что причина этому – интерес к мужчине, с которым я еще даже не разговаривала. Возможно, лечение доктора Макклур оказывает свое действие.
Глава 3
Я не стала сразу возвращаться к своему автомобилю, а бесцельно побродила по узким глухим улочкам, где сквозь открытые двери домов в темноте виднелись заставленные вином полки и мешки с зерном и сушеными бобами и где витрины многочисленных кондитерских были завалены аппетитными сдобными булочками и пирожными с сахарными украшениями. Войдя в одну из таких кондитерских, я выбрала два пирожных, улыбающаяся женщина за прилавком аккуратно упаковала их в небольшой пакет. Однако она напрасно тратила время, потому что, выйдя снова на солнце, я развернула складки плотной бумаги и вытащила пирожное. При моем приближении стайка детишек захихикала и юркнула в ближайшую дверь, чтобы спрятаться, пока я не пройду мимо, а беззубая старуха с плотно повязанной вокруг головы шалью погрозила им палкой и что-то укоризненно прокричала. Я улыбнулась и, увернувшись от протянутой поперек улицы веревки с безупречно выстиранным бельем, пошла дальше, отыскивая обратный путь к площади.
Свежий воздух словно оживил меня, я почувствовала себя гораздо лучше и решила, что завтра пойду дальше на север и возьму с собой камеру. Оказывается, быть туристом не такое уж болезненное лечение.
Когда я вошла в столовую, англичанин уже собирался уходить. Положив салфетку на край стола, он встал и в этот момент встретился со мной взглядом. На этот раз я не отвернулась – не смогла. Мы не отрывали взгляда друг от друга, чувствуя, как между нами возникает физическое влечение, настолько сильное, что казалось нелепым идти к своему столу, а не к его. Отодвинув стул, он замер, слегка касаясь кончиками пальцев белой скатерти перед собой. На его чувственных, плотно сжатых губах не было и намека на улыбку, а выражение глаз казалось совершенно непроницаемым, однако притяжение оказалось настолько мощным, что я была не в состоянии двинуться в места. Но Мануэль, старший официант, разрушил чары, поспешно подойдя и бережно проводив меня к столу. Англичанин опустил взгляд, и я заметила, как он, отрывисто кивнув Мануэлю, вышел из зала, так и не обернувшись.
За последние несколько месяцев для меня стало совершенно привычным ощущение болезненно сжатого комка внутри, а сейчас там возникало какое-то новое чувство – давно подавленное волнение. Я в задумчивости перемешивала в тарелке рис, яйца и соус. От чего возникло это ощущение – просто от того, что мы в чем-то схожи, что оба одиноки и безмерно несчастны? Или это не более чем моя фантазия и я просто принимаю желаемое за действительное? А может, еще хуже, я подсознательно обращаюсь к еще одному предложенному доктором Макклур методу лечения – к новой любовной интрижке, к беззаботной связи с кем-то, кто не знает ничего о моем прошлом и кому я не обязана о нем рассказывать? Эту мысль я тут же отбросила. Прежде всего, я сомневалась, что любые отношения с этим англичанином будут беззаботными. Глубокими – да, болезненными – да, но никак не беззаботными. Меня заинтересовало, как надолго он остановился в «Санта-Луции», и когда Мануэль подошел, чтобы забрать тарелку, я как бы между прочим поинтересовалась:
– Ваш новый гость – англичанин?
– Да. – Смуглое лицо Мануэля просияло улыбкой. – Синьор Браун останется здесь до конца недели.
Я неопределенно улыбнулась и спросила, есть ли у них еще тот сыр, который прошлым вечером подавали мне на десерт. Горя желанием сделать мне приятное, Мануэль отодвинул в сторону сервировочный столик, уставленный пирожками и слоеными булочками с кремом, и поспешил за сыром.
Браун. Это было совсем не то имя, которое я ожидала услышать. Вторую половину дня я провела на террасе, нежась в лучах солнца и глядя поверх колышущихся деревьев на далекое море. В руке я держала книгу, но мои мысли все время отвлекались от нее и обращались к более интересной теме – к мистеру Брауну. Отчего у него в глазах такое подавленное выражение, какое я привыкла видеть, глядя на себя в зеркало? Я решила непременно узнать это вечером, после ужина.
