Наверное, она в свои восемнадцать была уверена, что уже через месяц выпустится, получит квартиру и будет жить припеваючи, но Антон захотел ее поприветствовать. Посвятить в таинство жестоко мира.
Он всех приветствует. И парням своим дает. И мне.
Морщу лицо и иду к компании на встречу, стараясь не привлекать внимание к своей поляне. «Нашей» — шепчет внутренний голос, и я сжимаю пахнущую Андроновой руку в кулак.
Антон бросает, вроде бы Дину, через поваленное дерево и тут же задирает черную строгую юбку. Смачно берет двумя руками за зад. Сжимает. Оттягивает жир.
— Смотри, какая жопа, а? А то одни плоскодонки попадались. Да не реви, сама же хотела со мной познакомиться поближе… — рвет ей трусы и почти до конца пихает несколько пальцев в вагину. Когда новенькая дергается, шлепает ладонью по заднице.
— Фу, да она уже распечатанная. Ну, нашим легче, — скалится он хищно, стягивает с себя футболку, демонстрируя лесу свою прокаченную форму, приспускает джинсы и даже не смочив чуть вялый член слюной, толкается внутрь крупной задницы.
Парни из нашей банды стоят вокруг, сжимают руками яйца и часто дышат. Антон всегда первый, потом дает остальным.
После такого посвящения у многих девок стираются иллюзии о происходящем в детских домах. Всегда есть тестестероновый главарь. Банда. И я в вот оказался в ней.
По началу все казалось нормой. Девки ложились сами. Потом начали сопротивляться. Я отказывался, но Антон давил на слабо. Как бы не было противно, брал силой после него. И по хрен, что кровь уже текла из вагины ручьем.
За собственными мыслями и третьей подряд скуренной сигаретой, не слышу, как плюхнулся рядом удовлетворенный Антон.
— Ты че? Не нравится? — задает он вопрос и стряхивает пот со светлых волос. Трудился, не покладая члена.
— Да, передернул уже, — выбрасываю сигарету в жестяную банку. И ведь не соврал. Главное, чтобы Антон никогда не узнал при каких обстоятельствах.
— Узкая дырка лучше кулака, — философски замечает он, внимательно наблюдая, как девку натягивают уже на три члена и кричит: — Баранов, что ты с ней шепчешься. Всаживай по самые помидоры, чтобы орать перестала.
Глава 7
Странные эти девушки, ведь все понимают. Против четверых точно не справятся и все равно пытаются строить невинность, потом плакаться Горбачёвой, получая, как стукачки, вдвойне.
И по идее директор приюта прислушаться должна. Но нет… Нас ни разу не наказывали, даже беседы не вели. Всем было глубоко насрать или есть кто-то сверху, и это знание развязывает всем руки.
И я бы бросил на*уй все это. Тошно от самого себя, но Антон брат. Когда-то он спас меня от изнасилования, убил ради меня, вытаскивал из карцера за спизженную сгущенку, защищал все детство, научил драться. Чтобы из хилого мальца я стал хоть немного походить на мужчину.
Меня привели в детский дом почти без кожи. Мать алкоголичка меня не кормила, а когда начинал плакать, избивала палкой. Недостаток роста я заменял чтением совсем недетской литературы русских классиков, и она успокаивала меня. В этом мире всем плохо.
Все страдают. Значит, страдание норма. Счастья нет. Такова природа человека.
Надо просто смириться и жить с тем, что есть. Я с Антоном. Он мой брат, отец, соратник. Никого ближе.
В нашем мире остается только найти стаю волков и следовать их законам, чтобы не загрызли. Что я и делаю. Да и выбора особо нет.
Зато теперь душу будет греть приятное воспоминание о глазах, в которых плескалось возбуждение, а не страх.
Пиздец, как хотелось увидеть их снова. Дотронуться. Одежду сорвать. Посмотреть, каковы соски, прикусить, вылизать. Трахнуть в узенькую дырочку.
Хотелось, чтобы она пришла на то же место, не смотря на запрет, и дала себя распечатать. Окунуться в девственную глубину и познать величайшую радость.
Почему-то я знаю, что с ней не возникнет гадливого ощущения, что пьешь из кружки, в которую уже поплевали.
С ней все будет правильно, красиво, как в кино, которое мы тайком смотрим на телике комендантши, подсыпав ей снотворного.
Но наши желания не всегда отвечают возможностям.
Андронова не пришла, хоть я и ждал почти пол дня каждый день в течении недели, а потом надо было идти тренироваться перед очередным боем в клубе.
Это здесь, в Балашихе, бой напоминал игру, забаву, а там в Москве по-настоящему было.
С дядьками, что больше меня раза в два.
Но там и бабки не подростковые, а настоящие, хрустящие. Я откладываю помаленьку, все то, что не отдаю Антону. И там, кстати, обед нормальный. Не безвкусная баланда, а нормальный супец, наваристый, с большими кусками мяса.
И тот мир давал мне надежду, что я вырвусь из Балашихи. Может быть, даже поступлю на службу к Черкашину или Самсонову. Они берут с двадцати одного года, но парни что одного, что другого в полном шоколаде.
Поступать учиться смысла нет — бабло нужно, так что зависну с осени в армии.
— Смотри, какие крали… — Антон пихает меня в бок несколько дней спустя после встречи с Андроновой, пока мы стоим в магазине.
Он в очередной раз пиздит водку, а я на стреме. На кралей смотреть не хочется, лучше поскорее свалить, пока все-таки не замели, но приходится повернуть голову и рвано выдохнуть.
Вот же ебанутая!
Надо дать затрещину этой идиотке. На*уя было переться в этот район? Чтобы не только я увидел, как хороша дочь мэра между ног?
— Да эта же Андронова дочь? — с удивлением в голосе спрашивает Антон, расправляет плечи и даже откладывает водку. Пугающий признак.
— Не уверен, — пытаюсь отвлечь. — Они все похожи друг на друга.
— Да не… Она. Точно тебе говорю. Я ее на сцене видел, еще сказал тебе, как мечтаю, чтобы мой член оказался на месте микрофона, и она в него спела, — гогочет он громко, и девушки на этот звук резко оборачиваются.
Сука!
Глава 8
Девки быстро отворачиваются, но Антон уже на взводе. Он делает шаг в сторону, но я крутым броском руки хватаю его за локоть.
— Ты больной? — рычу я ему в ухо. — Это дочь мэра. Думаешь, тебе и это сойдет с рук?
Он смиряет меня внимательным взглядом и кривит в усмешке губы.
— Трахнуть ее хочешь? Так уж и быть, дам ее сначала тебе.
— Ты из ушей член-то вытащи, это дочь — давлю я слово, как глазное яблоко, — мэра. Тебя посадят в лучшем случае, в худшем — линчуют.
— Кто не рискует, тот не кончает, — вырывает он локоть, — к тому же, она ему не дочь, а вот я — сын.
— Не понял… — замираю я, не веря своим ушам. Не то чтобы я не доверял слову Тохи, просто почему я узнаю только сейчас, а главное, почему он числится детдомовцем?
