Его маленькие бесцветные глаза как-то странно бегали в узких щелках; во всей его наружности, в жестах, в кошачьей походке сквозила скрытность и какое-то смутное коварство. Засаленная веревка служила ему поясом; на поясе висел отвратительно-грязный передник, а за поясом всегда был длинный нож, еще усиливающий то отталкивающее впечатление, которое внушал этот субъект. Хотя нож являлся несомненной принадлежностью его профессии, но Джэн не могла отделаться от мысли, что это оружие, при малейшем поводе с ее стороны, могло быть пущено в ход совсем не для кулинарных целей.
Повар обращался с леди Грейсток с угрюмой молчаливостью; она же, напротив, постоянно встречала его приветливой улыбкой и не забывала благодарить за принесенную пищу, хотя большей частью ей приходилось выплескивать содержимое котелка в иллюминатор каюты.
В первые дни своего заточения – ужасные дни тревоги и одиночества – два вопроса неотступно сверлили ей мозг: жив ли ее муж и где ее ребенок? Что-то подсказывало ей в глубине души, что сын ее находится тут же на пароходе и что он жив. Но сохранили ли злодеи жизнь Тарзану? Самые мрачные предчувствия терзали ее…
Леди Грейсток знала о том, какую непримиримую, животную ненависть питал Роков к ее мужу и с каким вожделением он думал о мести. И ей казалось ясным, что злодей заманил Тарзана на пароход не иначе, как затем, чтобы удовлетворить свою жажду мести и навсегда покончить со своим врагом.
Тарзан в это время лежал в грязном трюме, не подозревая, что его жена находится так близко от него. Тот же долговязый швед, который навещал Джэн, приносил пищу и ему; Тарзан несколько раз пытался втянуть его в разговор, но все усилия оставались бесплодными. Как узнать у него, действительно ли Джэн находится на борту парохода? Но этот бестолковый верзила на все расспросы отвечал, варварски коверкая английский язык, неизменной фразой:
«Я тумай, ветер скоро туть сильно». И Тарзану пришлось волей-неволей отказаться от дальнейших попыток завязать с ним беседу.
Так прошло несколько недель. Несчастным пленникам они показались месяцами. В каком направлении шел пароход, куда их везли и что их ожидало? Все эти вопросы оставались без ответа…
За все время плавания «Кинкэд» остановился только один раз, очевидно, чтобы погрузить уголь; затем он сейчас же продолжил свой путь, и несчастным, тоскующим заключенным казалось, что этому плаванию не будет конца.
Однажды к Джэн Клейтон явился Роков; это был первый его визит с тех пор, как он запер ее в маленькой каюте. Он был весь желтый, осунувшийся после долгой морской болезни.
Войдя в каюту, он запер за собой дверь и немедленно приступил к делу: он предложил леди Грейсток выписать на его имя чек на довольно крупную сумму; он заявил ей, что она, наверное, не откажет ему в этой пустяковой просьбе, взамен чего гарантировал ей неприкосновенность и свободу и обещал доставить ее в Лондон.
Джэн серьезно его слушала.
– Я согласна, мсье Роков, – сказала она. – Я выплачу вам сумму вдвое больше этой, но при единственном условии, если вы высадите меня с мужем и сыном в какой-нибудь цивилизованной стране, – до тех пор вы не получите от меня ни гроша. Ни о каких других условиях я и слышать не хочу.
– Вы дадите мне чек сейчас же! – сказал Роков угрожающим тоном, – иначе ни вам, ни вашему мужу, ни ребенку больше не придется увидеть землю.
– Поступайте, как вам угодно, я чека не подпишу! – твердо сказала леди Грейсток. – Какая у меня гарантия, что вы, получив чек, не поступите с нами так, как вам заблагорассудится?
– Итак, вы отказываетесь исполнить мое требование? – желчно проговорил Роков, поворачиваясь к двери. – Ладно, пусть будет по-вашему; но помните, что жизнь вашего сына в моих руках, и если вы услышите его предсмертные стоны, знайте, что ваше упрямство и скупость – причина его смерти.
– Нет, нет, только не это! – воскликнула несчастная мать. – Вы не будете, вы не можете быть до такой степени жестоким!
– Не я жесток, а вы, сударыня! – возразил Роков спокойно. – Пустячной суммой денег вы можете спасти своему ребенку жизнь.
Разговор, как и следовало ожидать, окончился тем, что Джэн Клейтон выписала чек на требуемую сумму и передала его Николаю Рокову. Последний, получив то, чего добивался, немедленно покинул каюту с торжествующей улыбкой.
На другой день после этого разговора Тарзан услыхал над своей головой чьи-то шаги, а затем скрип открываемой крышки.
Он взглянул вверх и увидел просунувшуюся в светлое отверстие люка гнусную физиономию Павлова.
– Ну, вылезайте! – скомандовал тот. – Имейте в виду, что при малейшей попытке напасть на меня или на кого-либо другого из находящихся здесь, вы будете пристрелены, как бешеная собака.
Тарзан-обезьяна, не говоря ни слова, по звериному легко выпрыгнул на палубу. Он быстро оглянулся вокруг, щуря глаза от яркого дневного света. На почтительном расстоянии от него толпилось около десятка матросов, вооруженных винтовками и револьверами. Перед ним стоял Павлов.
Тарзан продолжал оглядываться, ища глазами Рокова; он не сомневался, что его враг должен быть на пароходе; но, к его удивлению, Рокова не было видно нигде.
– Лорд Грейсток! – торжественно обратился к нему Павлов. – В течение последних двух лет вы изволили беспрерывно совать нос в дела мистера Рокова, которые вас совершенно не касались. Вполне естественно, что ему пришлось принять меры для ограждения себя от вашего непрошенного вмешательства, и вам остается обвинять себя самого в тех несчастьях, которые обрушились на вас и на вашу семью. С другой стороны, вы не можете не понять, что такая экспедиция обошлась Рокову в немалую сумму денег, а так как вы являетесь единственным ее виновником, то он, естественно, ожидает от вас покрытия всех расходов по экспедиции. Я заявляю вам, лорд Грейсток, что только при условии выполнения справедливого требования мистера Рокова, вы можете оградить свою жену и ребенка от весьма неприятных последствий, а также сохранить свою жизнь и даже получить свободу.
– Сколько? – деловым тоном спросил Тарзан. И прибавил:
– Я прошу сказать, какую я могу получить гарантию, что вы выполните ваши обещания. У меня очень мало оснований доверять таким подлецам, как вы и мистер Роков.
Павлова всего передернуло при этих словах.
– Вы не в таких условиях, чтобы позволить себе бросать людям оскорбления, – сказал он, повышая голос. – Я отказываюсь дать вам иную гарантию, кроме моего слова, но зато у вас может быть полная гарантия, что мы сумеем быстро расправиться с вами, если вы сейчас же не подпишете требуемого чека. Если вы не совсем еще потеряли рассудок, вы можете понять, каким большим удовольствием было бы для нас отдать приказание этим молодцам пристрелить вас. И если мы сохраняем вам жизнь, то только потому, что придумали для вас другое наказание, и ваша смерть не входит в наши планы.
– Ответьте мне только на один вопрос, – сказал Тарзан угрюмо. – Находится ли мой сын на этом пароходе или нет?
