Корпорация монополизировала все новые сектора хозяйства страны. Втайне от президента, а возможно, с его молчаливого согласия, члены совета корпорации начали разрабатывать летательные аппараты и корабли, оснащённые вооружением. Несколько лет это держалось в секрете, пока два года назад оккупированный корпоратами Сенат не объявил импичмент президенту и не попросил его добровольно уйти с должности. С тех пор многое изменилось, законы ужесточились. Корпорация стала управлять страной, ставшей её частью. Столицу окончательно перенесли в Мингалос, а исполняющим обязанности президента страны стал глава Корпорации Кейн Рид.
До выборов нового президента разрешалось в ограниченном объёме выращивать свои собственные сорта домашних культур и употреблять растения из леса. Два года назад это строжайше запретили. Теперь в пищу можно использовать только продукцию, произведённую на фабриках корпорации. Если о нарушении узнаёт экологическая полиция, провинившегося сажают в тюрьму. Тех, кто занимается выращиванием и продажей натуральных овощей, фруктов или животных, могут расстрелять.
Мама не раз оброняла, что изменения в законах принесли в семью одно горе. Бабушка не застала нововведений, она спокойно кормилась из леса летом, делая запасы на зиму. В конечном счёте я и мама нормально перенесли тотальный переход на генно-модифицированные продукты, но вот Никса часто сваливается с приступами. Это мешает не только её здоровью, но и учёбе. Я переживаю за неё. Иногда я хочу постучаться в отдел биомедицинских исследований и сказать им: эй, ребята, может, изобретёте что-нибудь противоаллергическое от корпоративной дряни? Правда, вряд ли мы кому-то нужны с нашими мещанскими проблемами…
Кое-как доев, я встаю из-за столика, который тотчас же вдвигается обратно в стену. Я направляюсь в комнату, где в течение сорока минут изучаю компендиум со списком работ на сегодня. «Построение коннектомов в височных долях fx589s, прицельная стимуляция мозжечковых проводящих путей у объекта Румбус-44… Так, это понятно, что-там дальше? – проговариваю я полушёпотом. – Где же? А вот… Завершение анализа метаданных по распознаванию мыслительных образов…»
Откладывая компендиум в сторону на кровать, я понимаю, что сегодня вновь насыщенный день с десятками самых разнообразных задач. Впрочем, каждый рабочий день в Корпорации именно такой. У всех пятидневная рабочая неделя. Но часто люди выходят на работу и в субботу, поэтому остаётся всего один выходной. У меня бывает так, что даже его не получается провести с пользой для себя. Прошлое воскресенье я готовил длинный отчёт и лёг почти в два ночи. Сегодня среда, до выходных ещё три рабочих дня вместе с этим, поэтому я стараюсь держать себя в тонусе.
На оконных часах 09:25. Свет гоняет перламутровые блики по стеклу. На улице уже вовсю печёт яркое весеннее солнце. Если верить старожилам, несколько десятилетий назад оно пекло не так сильно. Я натягиваю тонкие серебристо-белые брюки, сверху набрасываю светлую рубашку из ткани джерси, пронизанной нановолокнами. На плечи как влитой садится тёмно-синий пиджак из шёлка и кашемира. Это моя рабочая униформа. Да, Корпорация на одежде не экономит. Руководству важно, чтобы сотрудники одевались со вкусом и выглядели почётно. Мне нравится то, как я одет. Четыре года жизни в деловом центре города научили меня разбираться в одежде.
Я выхожу на лестничную клетку. Её просторы отражают гулкие шлепки подошв моих ботинок. Вокруг пахнет фиалками и чем-то ментоловым. Я знаю, это синтетический ментол, но мне всё равно нравится. От начальника дома я однажды узнал, что ментол не только морозит воздух, но и осаждается на поверхности кожи жильцов и придаёт их лицам бодрый и свежий вид. В городском центре все должны выглядеть безупречно.
У меня вся эта клоунада вызывает смешанные чувства. С одной стороны мне приятно, что люди за собой следят, но здесь это превратилось в некий культ нарциссического бешенства, граничащего с помешательством. Люди сделались противоестественными, став больше похожими на манекены. Многие жители Центрального района даже не хотят лишний раз улыбнуться, потому что это приводит к появлению мимических морщин.
Я иногда скучаю по родным, тёплым и по-настоящему душевным людям окраин. Их лица иногда красные, иногда розово-румяные или загорелые, на них можно увидеть множество морщин, настоящих, не скрываемых. И всегда ясные, блестящие, искренние, светящиеся изнутри глаза. Бывает, идёшь вдоль посёлка из деревянных построек на самой окраине у болота. Там сидят старики и старушонки, одетые бедно, в штопаное, но всегда чистое. Смотришь в их глаза, а там отражаются крохотные белёсые блики света. Коричневые, тёмно-серые, зелёно-бурые крапинки украшают радужки их глаз, не по годам детских и добрых. Эти старики никогда не задирают голову.
Всякий раз, прогуливаясь вдоль этих домов с сидящими на порогах пожилыми людьми, я вспоминал свою бабушку и её тёплые руки. Всё её лицо измяла старость, словно превратив в постиранную наволочку, стерев былую красоту молодости, но вот руки пожалела. Жизненная сила не позволила времени изрезать впадинами ладони. Они у бабушки всегда были как будто молодые. Всегда мягкие, нежные, почти без жилистых морщин, как бывает у других стариков. С мыслью о бабушке я спускаюсь в лифте. Мне всегда тепло и хорошо на душе, когда я думаю о ней.
Мне кажется, я всё-таки простой парень, намного проще, чем все эти франты из Центрального округа, но я должен мимикрировать и притворяться, чтобы не выдать себя. Я вынужден подражать их повадкам, их надменным и точёным, как будто бы ленивым движениям, копировать их слегка задранный вверх кончик острых подбородков. Иногда я увлекаюсь, и мне словно начинает это нравиться. В такие моменты я с испугом отмечаю, что становлюсь похожим на них.
Но сейчас внутри за грудной клеткой слева растекается тепло, тепло светлой памяти о руках моей бабушки. Последнее, что вынимаю из воспоминаний о ней, – сухие слёзы в глазах матери, когда она вернулась с похорон почти пять лет назад. Бабушка так и не застала моего окончания школы, но она так хотела нарядить меня в праздничный костюм.
Створки лифта размыкаются, и я сразу попадаю во двор нашего многоквартирного дома. В Центральном округе нет частных домов, в основном здания Главной корпорации страны. Все эти постройки величественны и монументальны. Каждая из них передаёт свой неповторимый стиль и отражает руку мастера-архитектора, проектировавшего её. После затопления часть зданий, в особенности высотных, разобрали, какие-то укрепили и перестроили. Центральный округ сверху похож на многослойный круг. Каждый периметр круга вписан в бо́льший по нарастающей от центра к окраинам. Многие строения возведены в форме дуг, являющихся частью своего периметра. В своё время я насчитал в городе одиннадцать таких периметров. Внешний периметр отделён красивым высоким забором, вход в центр строго по пропускам.
Примыкающие к центру районы строились преимущественно для обслуги центра. Дальше разбросаны районы для богатого и среднего класса. А за их границами начинаются беспросветные трущобы бедняков, с юго-востока переходящие в деревянные строения стариковьего посёлка. Средний возраст жителей этого селения больше восьмидесяти лет. Туда свозят стариков, немощных, больных и одиноких. Они не нужны ни бедным трущобам, ни богатому, динамичному центру, они уже отработанный материал.
