В тот день всё моё существо было пронизано лишь одним желанием — впечатлить её. Скорее даже, это было не осознанным моим желанием, а эффектом её присутствия: из уверенного, спокойного и разумного я превратился в неадекватного героя, готового на всё, на любую дурь, лишь бы привлечь её внимание, только бы задержать острый взгляд сине-серых глаз на себе. Я не узнавал себя сам, свои реакции, поступки, жесты. Я пел, играл на гитаре талантливее даже, чем сам Джими Хендрикс, я забивал мяч, положив на лопатки команду соперника три раза к ряду, играя фактически в одно лицо, я превзошёл себя в стремлении рассмешить, устроил показательный прыжок в воду с высоты…
И только тогда протрезвел, опомнился, потому что внезапно понял, что натворил — она прыгнула вслед за мной… Сказать, что это было опасно — будет лишь намёком на реальное положение вещей: высота однозначно больше максимально допустимых 20-ти метров, там было, скорее всего, около 30-ти — одно неверное движение и её прыжок стал бы фатальным; скалистый берег, метры тёмной воды скрывали обломки камней, и одному Богу было известно, где каменный выступ и какой. Моя глупость, толкнувшая меня на неоправданный риск в одном лишь стремлении удивить, впечатлить понравившуюся девушку, едва не стоила жизни мне самому, ей, и тройке других таких же отчаянных дураков. Но всё обошлось. Случайно ли?
Alaskan Tapes "Then Suddenly, Everything Changed"
Я не чувствовал себя героем, когда тащил её, обессилевшую, за руку на поверхность, напротив, я возненавидел себя, за то, что толкнул девушку и других людей на эту беспощадную глупость, за то, что едва не угробил её… Но ненависть моя в одно мгновение сменилась влечением, когда перед моим носом, под водой, оказался её нежный живот, лихорадочно сжимающийся в такт её отчаянным вдохам на поверхности… Мои губы сами потянулись к нему, но не посмели прижаться, а лишь коснулись, и это касание, невинное, лёгкое, но такое желанное оказалось самой прекрасной вещью, какая случалась в моей жизни. Я не спас её, я всего лишь вернул ей то, что по неосторожности чуть было не забрал.
Потом, когда страшное было уже позади, я не торопился, плыл медленно к берегу, сопровождая её и не отрывая своих глаз; я не понял сам, как мужское стремление защищать, оградить от опасности внезапно стало определяющим, возымело первенство над всеми другими моими желаниями, в тот момент все мои помыслы были сфокусированы лишь на стремлении спасти её, убедиться в её безопасности, целостности. Только приблизившись к берегу максимально, я позволил себе расслабиться, удостоверившись в её медленном, но уверенном движении. Плавала она непрофессионально, но изящно, такой гибкости и грации в движениях я не видел ни у кого, а может быть, просто не замечал, ведь в той девушке мне всё казалось особенным.
Мы почти вышли из воды, когда я решился в последний раз взглянуть на неё с одной лишь целью — убедиться, что с ней действительно всё в порядке. А может, я просто вру себе, и посмотрел на неё, потому, что не мог иначе, потому, что давно перестал принимать решения и интуитивно делал всё то, что диктовало мне мужское моё естество, слепо подчиняясь его желаниям.
Наши глаза встретились… впервые за всё время. Это и было то, что уничтожило прежнего меня окончательно: мне показалось, я выпал из реальности, погрузился в пространство, где не было ни звуков, ни времени, ни мыслей. Я просто тонул, погружался в серо-голубой мир со скоростью света, я потерял способность мыслить в то мгновение, но даже если бы и мог, вряд ли бы это помогло мне — не было более ничего во всей Вселенной, способного защитить меня от этого плена… сладостного, трепетного, желанного… Моё сердце остановилось, замерло в буквальном смысле, а ожило вновь, лишь когда она отвела свои глаза, отпустив меня на свободу… Вот только в свободе этой мне больше не было нужды… Я добровольно рвался в плен, самый сладкий и нежный, желанный с такой силой, о какой я до той поры и понятия не имел…
А потом они исчезли из того безумного дня, того лета и моей жизни… Я ждал её, но напрасно, и с каждым днём моя душа всё больше наполнялась эмоциональной пустотой и невыразимой тоской по ней…
Мне казалось, я не встретил её впервые в тот жаркий июльский день, а вновь нашёл, отыскал среди сотен тысяч, среди многих, познанных мною во многих смыслах, открытых, прочитанных и брезгливо отброшенных прочь как ненужное, пустое, ошибочное, в очередной раз вызвавшее разочарование и скуку…
Это была моя женщина.
Глава 4
Mono — Burial At Sea
— Сын, в нашем роду все мужчины моногамны. Ты, конечно, не знаешь, что это такое, но поверь, когда встретишь её, поймёшь это сразу. Это и наше проклятье, и наше благословение, ведь когда мы находим её, ту самую, единственную, предназначенную нам, мы познаём чувство, прекрасное, неповторимое в своей силе и сладости, чудо, что дарит нам здоровых детей и многие-многие часы непередаваемого счастья любви. Это немногим дано, сын, очень немногим, и в этом наше благословение!
— Но будь внимателен, не упусти её, не опоздай, сделай в срок всё, что должно, найди её и береги, всю свою жизнь береги, ибо она — это часть тебя. Не станет её — не будет и тебя, и это — наше проклятье. Твой дед Александр допустил ошибку, смалодушничал, упустил и потерял свою женщину. Провёл век с чужим человеком, несчастный сам, и не сумевший осчастливить супругу, сжил со свету её и превратился в итоге намного раньше срока в брюзгливого, скверного старика, ненавидящего весь мир, и ненавистного ему, прожившего пустую, бессмысленную жизнь.
Ничто в жизни не случайно, ничто не происходит просто так, у всего есть свой смысл и свои причины.
Можно ли речи отца о смысле всего, о мужском долге, достоинстве, о роли женщины в жизни мужчины, о его предназначении, назвать странными, если они обращены к его сыну? Конечно, нет, они разумны, предсказуемы, ожидаемы и по всему необходимы для цельного, органичного становления мужской личности тогда, когда сказаны вовремя и в свой срок. Но только не тогда, когда сыну лишь через несколько месяцев исполнится шесть лет…
Я помню тот наш разговор, помню спокойный голос отца, мудрый, тёплый, его рассказ о том, как он нашёл мою мать, как полюбил её, как добивался, как пошёл против семьи и против всех, как навредил себе и ей, и как, в итоге, оказался прав в единственном своём выборе.
— Это единственный поступок в моей жизни, в правильности которого я был и остаюсь абсолютно уверен. В тот момент он казался безумным, сулил лишения, ссоры с семьёй, непонимание, осуждение и даже презрение отца, твоего деда, человека, который был для меня образцом мужественности, порядочности, главной фигурой в моей жизни. Но только до того момента, когда он посчитал себя правым встать между мною и моей женщиной. Я принял решение быть верным выбору, сделанному сердцем, и не ошибся — то решение, опасное, тяжёлое, рваное принесло мне такое счастье, о каком я не мог и мечтать. Счастье обладания своей женщиной, твоей матерью, сын.
Разговор с отцом врезался в мою память, многое я не понял тогда, а осмыслил много позже, но в тот день запомнил каждое его слово, каждое напутствие, каждый урок… Три дня спустя мой отец ушёл и забрал с собой самое дорогое — мою мать, моих сестёр, всю мою семью…
