Она взглянула на себя в зеркале над раковинами и провела хладнокровный анализ своего тела. Ее всю покрывали синяки… а также, порезы и ссадины. Он был жестоким исполняя свое дело, и она не отступила, потому что будь он проклят, если позволит ему убить себя — поэтому было трудно сказать, какие отметины на ее теле оставил он и какие были случайными, когда она отвечала тем же этому ублюдку.
Она надерет его голый зад и поставит на свой последний вздох, что он будет выглядеть не лучше нее.
Око за око.
Неудачным последствием оказалось то, что ему нравилось, как она отвечала ударом на удар. Чем больше они боролись, тем больше он заводился, и она чувствовала, что он был удивлен своей собственной реакцией. Первые пару дней он наказывал ее, пытаясь отплатить за то, что она сделала с его последней подружкой — видимо те пули, что она всадила в грудь той суки, на самом деле и послужили, вытаскиванию из него этого дерьма. Но затем все изменилось. Он стал меньше говорить о своей бывшей, и все больше о частях тела и фантазиях, с его будущей подружкой — которой являлась она сама — включая ее участие в порождении его отродья.
Ведя интимные разговоры в постели с социопатом.
Теперь, когда он приходил к ней, его глаза горели по другой причине, и если он бил ее до потери сознания, то обычно, придя в себя, она обнаруживала себя лежащей с ним, обвившимся вокруг ее тела.
Хекс отвернулась от своего отражения и замерла, прежде чем сделать еще хоть один шаг.
Внизу кто-то был.
Покинув ванную комнату, она подошла к двери, ведущей в коридор, и медленно и глубоко втянула воздух. Когда ее ноздрей достиг запах, словно от сбитого на дороге животного, стало ясно, что внизу находится лессер, но не Лэш.
Нет, это был его миньон, который приходил каждую ночь перед приходом ее похитителя, чтобы приготовить ему какой-нибудь стряпни. Это означало, что Лэш был на пути к особняку.
Вот уж не повезло, так не повезло. Она отхватила единственного члена Общества Лессенинг, который ел и трахался. Остальные были импотентами, как девяностолетние старики, и питались одним лишь воздухом, но Лэш? Этот гребанный ублюдок был в полном функциональном состоянии.
Снова вернувшись к окну, она приложила руки к стеклу. Граница, которая ознаменовывала ее тюрьму, была энергетическим полем, которое ощущалось теплым покалыванием, когда она вступала с ним в контакт. Проклятая штуковина была как невидимый забор только для тех, кто побольше собак — с дополнительной выгодой в том, что ошейник здесь был не обязателен.
Эта граница не так сильно, но все же дала о себе знать намеком на гибкость… до определенного момента, когда она надавила на нее. Затем сжавшиеся молекулы, выдали настолько острое ощущение жжения, что ей пришлось отдернуть руку и потрясти ею от болевых ощущений.
В ожидании прихода Лэша, ее разум потянулся к мужчине, о котором она пыталась больше никогда не думать.
Особенно, если Лэш был где-то поблизости. Оставалось не ясно, как глубоко ее захватчик мог проникнуть ей в голову. Если бы этот ублюдок докопался до того, что этот немой воин ее Ахиллесова пята, как говорили ее люди, он бы использовал это против нее… и Джона Мэтью.
В ее голове всплыл образ этого мужчины, его голубые глаза с такой четкостью прорисовались в ее памяти, что она могла разглядеть в них даже темно-синие крапинки.
Она вспоминала, как впервые встретила его, когда он еще был претрансом. Он смотрел на нее с таким благоговением и восхищением, как будто она значила для него больше жизни. Естественно все, что в тот момент она знала о нем, это то, что он пронес оружие в Зиросам, и ее долг, как главы охраны был обезоружить и вышвырнуть его на улицу. И только потом она узнала, что его опекуном был слепой король, и это изменило все.
После этой веселой, маленькой новости, о том кто за ним стоит, Джон стал не просто желанным клиентом. Он стал особенным гостем вместе с его двумя приятелями. Он стал регулярно посещать клуб и всегда наблюдал за ней. Эти голубые глаза всегда были устремлены на нее. А затем он прошел трансформацию. Матерь божия, он стал огромным и внезапно в этом нежном, стеснительном взгляде появилось что-то горячее.
Потребовалось многое, чтобы убить эту доброту. Но если быть честной по отношению к ее натуре убийцы, она находила странным видеть, во взгляде то тепло, с которым он на нее смотрел.
Сфокусировавшись на улице внизу, она думала о том времени, которое они провели в подвале ее дома. После секса, когда он попытался ее поцеловать, когда его голубые глаза светились уязвимостью и состраданием в надежде что она свяжется с ним, она отстранилась и оттолкнула его.
Ее нервы сдали. Она просто не могла справиться с давлением всей этой сентиментальной фигни… или приходящей ответственностью за человека, который испытывает к ней подобные чувства. Или реальной тяжести того, что ей приходится любить его в ответ.
В этом особом случае, расплатой была смерть.
Утешением было то, что в отличие от других мужчин, которые попытаются ее разыскать — Ривендж, Айм, Трез… Братство — Джон не будет устраивать из этого Крестового похода. Если он и будет искать ее, то только потому, что он солдат, а не потому, что он считает это личной самоубийственной миссией.
Нет, Джон Мэтью не выйдет на тропу войны только из-за того, что он к ней испытывает.
Ей хотя бы не придется снова наблюдать, как достойный мужчина будет уничтожать себя, пытаясь спасти ее.
Стоило ей почувствовать запах свежего жареного стейка, распространявшегося по всему дому, она тут же захлопнула свои мысли и собрала волю в кулак, укрываясь ей словно доспехами.
Ее «любовник» будет здесь с минуты на минуту, поэтому она должна задраить свои ментальные люки и приготовиться к сегодняшней битве. По ней прокатилось нарастающее истощение, но собравшись с собой, отбросила это. Ей требовалась еда, даже больше, чем полноценный сон, но ничего из этого не произойдет в ближайшее время.
Это был вопрос противостояния, пока что-то не сломается.
Как, например тот, что посмел удерживать ее против воли.
ГЛАВА 2
Если исчислять в хронологическом порядке, то Блэйлок, сын Рока, был знаком с Джоном Мэтью не многим более года.
Чего нельзя сказать об отображении времени их дружбы. В жизни человечества существовали две временны́е линии: безусловная и воспринимаемая. Безусловная временна́я линия была универсальным, постоянным циклом, составляющим триста шестьдесят пять дней в году. Но существовал еще и другой временно́й путь, в котором период времени исчислялся событиями, смертями, разрушениями, обучениями и сражениями.
В общей сложности он мог бы сказать… что если сложить эти две линии вместе, то вышло бы все четыреста тысяч лет.
И по его мнению, этот подсчет просматривался и у его приятеля.
Джон Мэтью рассматривал на стене эскизы чернильных узоров тату, блуждая глазами по черепам и кинжалам, американскому флагу и китайским иероглифам. Своими габаритами он создавал впечатление, что трехкомнатный салон значительно уменьшался в размерах — со стороны казалось, будто он явился с другой планеты. Не считая того времени, когда он был еще претрансом, парень имел внушительную мышечную массу профессионального борца, только из-за его крупного костного строения, весь его вес равномерно распределялся по его длинным костям и придавал более изящный вид, чем у тех людей, туго обтянутых балетным трико. Он состриг свои темные волосы под «ежик», придавая линиям своего лица более резкое нежели миловидное очертание — в сочетании с темными кругами под глазами только усиливающими и без того уже суровый и угрюмый вид.
