Прихожу в себя медленно, меня все еще встряхивают спазмы, будто в отместку. В отместку за то, что до сих пор не нашел истинную пару, зверь внутри меня испепеляет себя собственным огнем.
— Ты великолепен, — шепчет Диар, оживляясь, гладит нежно по моей скуле, очерчивает тонкими длинными пальчиками мой подбородок, скользит кончиками по краешкам моих сухих губ.
Хотелось спросить, говорит ли она тоже самое ему, но передумал. Да и зачем? Она здесь именно для того, чтобы «ублажать хозяина» в самом прямом смысле. И мне приходится делить ее с ним. Не могу сказать, что мне это нравится, и вовремя понимаю, что эта неуместная злость ни к чему хорошему не приведет. Это лишнее.
Безнадежно посмотрел на запертые окна, избегая ее широко и так искренне распахнутых голубых глаз. Наверное, мне хочется верить в их чистоту, но не верю, как не верю ни единому слову этой женщины. Да и не должен. Избранница для Его Сиятельства принадлежит только своему хозяину. И то, что она здесь, рядом со мной, сродни предательства. Он совсем теряет хватку, чутье.
Свет из щелей пробивается все ярче, делаясь золотисто-зеленым.
Я сам принял эти условия, сам пустил ее к себе три года назад с тех пор, как…
И все же злость прыснула внутри ядом.
Ставшие капканом объятия выдергивают меня из нахлынувшей блажи. Отстраняю от себя руки Диар, резко поднимаюсь, решая поскорее убраться отсюда, пока солнце еще не вышло из-за холмов. Еще успею поймать первые теплые потоки, которые уже скоро прольются золотистой волной по земле, оживляя все кругом. Думаю об этом, и уходит с души вся муть, что успела захлестнуть меня с головой. Диар не настаивает, отпускает, хотя я ощущаю, как ее разочарование полосует мне спину. Подхватив штаны со спинки кресла, одеваюсь.
— Ты очень хорош, Айелий, — промурлыкала женщина со своего места, растягивая мое имя, смакуя его звучание на своих пленительно-алых губах. — Тебе не надоело быть его тенью?
Вопрос будто плетью по спине полоснул. Я туго втягиваю в себя воздух, завязав тесьму штанов, подбираю рубаху.
— Тебя это не должно касаться. Это не твое дело, Диар, я тебе об этом говорил уже, — я приближаюсь, нависая над распластавшейся женщиной. — Если ты и дальше будешь болтать лишнее, мы с тобой больше не встретимся.
Кажется, мои слова доходят до ее светлой головки — в холодной синеве глаз блеснул испуг.
— Ты ведь сильнее его, почему не хочешь заявить о себе совету? — приглушенно говорит она, не в силах остановиться. — Что ты скрываешь? Его Духовенство нуждается в таких, как ты и…
— Хватит, — прорычал я.
Женщина замолкает, плотно сжимая губы, шумно дыша через нос, смотрит неотрывно и как-то обиженно. Скольжу взглядом по изящному обнаженному телу, сияющему в рассветных сумерках, как снег на темных простынях. Ее бледные бархатные щеки окрашиваются пунцовым оттенком. Диар вдруг широко улыбается, белые зубы мелькнули в опутавших лицо непослушных, сбившихся от сна локонах. Она задорно подставляет кулачок под подбородок и с присущей ей детской наивностью с интересом смотрит на меня. Все во мне каменеет. Диар умеет скрасить острые слова своим зрелым, умелым очарованием. И как у нее получается сочетать в себе невинность и распутность? И все же она не должна слишком углубляться в его личную жизнь. Это опасно. Для многих.
Диар вдруг подается вперед и впивается в мои губы. Я больно пронизываю ее густые волосы пальцами, углубляя поцелуй.
— Ты не сможешь от меня так просто отделаться, Айелий, — шепчет горячо в губы, и я отталкиваю ее от себя.
Диар падает в мягкою постель, открывая мне свое роскошное тело с полными грудями, розовыми, как бутоны, сосками. Она сомкнула стыдливо колени, пронаблюдав за моим жадным взглядом, и прикусила кончик мизинца, улыбнулась.
Я не чувствую ревности, хоть понимаю, что Диар после моего ухода встанет и пойдет к нему примется беспрекословно исполнять его желания, снося его измывательства. Скорее мне было ее жаль. Я выпрямляюсь, подхватываю пояс и плащ и, не говоря ни слова, выхожу из комнаты, оставив Диар одну.
Комната, где мы встречались с Диар, находилась в северном крыле замка — самой нежилой его части, где вместо бархатных тканевых стен голые камни, а вместо мягкой изящной мебели массивные кресла и кровати.
Пройдя каменный полутемный коридор с выбоинами в толстых стенах под потолком, я оказываюсь на лестничной площадке, минув недлинный пролет, спускаюсь на ярус ниже и ощущаю, что воздух здесь иной: повеяло сухостью и запахом шалфея. Но стоило выйти на крепостную стену из темной арки, и я прищуриваюсь от моросящего тумана, что сходит с лесистых темно-изумрудных холмов и падает тяжелым водяным панцирем на замок. Пройдя несколько башен, вновь начал подниматься по теперь уже каменным скользким ступеням. С каждым шагом мои волосы становятся более влажными, как и плащ, в который я кутаюсь, всматриваясь в грузное пасмурное небо. Оседающий туман забивает мутной пеленой лощины, скапливается густо в низинах и вымоинах, скрывая под собой реку, канавы, дворы, крыши, каменистые обрывы и глубокие рвы. Но вниз я почти не смотрю. Меня с такой силой тянет в небо, внутренний огонь подталкивает пронизать всю эту серость и окунуться в утренний свет. От одного представления этого я не чувствую каменного пола под собой. Все же ночь с Диар была на пользу, иначе не добрался бы до своих покоев.
В дверях меня тут же встретил лакей. Приняв с учтивостью влажный плащ, он удалился. Войдя внутрь, я на ходу стягиваю тунику, а затем и рубашку, откидываю все на кушетку.
Трудно стало с Диар. В последнее время она слишком настойчива, но разорвать с ней связь я не смогу, в этом она права. Я встряхиваю головой, выкидывая ее из мыслей, такую настырную, раскрепощенную, весьма красивую женщину своего герцога. Выдыхаю ровно, но крылья носа все равно вздрагивают и сужаются. Ее не должно быть много во мне, в моей жизни, и вообще никого не должно быть. Внутри все горит и бурлит. Я еще чувствую себя в ней.
Я шагаю к громадному, почти во всю стену, окну. Лакеи еще спозаранок подняли портьеры, чтобы впустить в эти вечно сумрачные покои хотя бы немного света. Помимо того, что окно выходило на север, сама комната была холодной и пасмурной, мрачность добавляли огромные гобелены на стенах, мебель из красного дерева, камин. Здесь я прожил большую часть своей жизни и уже ко всему давно привык, сросся.
Усмехаясь над мелькнувшей мыслью, оглядываю сводчатый выложенный фреской потолок, тонувший в сумраке.
Неожиданно вспоминаю вопрос Диар, он бьет булыжником в грудь. Не надоело ли мне быть тенью Араса Дитмара, герцога замка острова Крион? 06 этом я даже не смею задумываться. Соглашение и клятву, данную ордену, я не вправе нарушить ни сейчас, ни когда-либо еще. Переступить их — это значит, что меня ждет не только казнь, но и позор и смерть всему роду на сотни лет вперед. О том, чтобы как-то уйти от договора, я и мыслить не мог. И все же, и все же, ей в очередной раз удается растравить мне душу, внести сомнение, расщепить мое сердце на мелкие кусочки и стереть в пыль, а потом все это разжечь пламенем своего очарования, пробуждая во мне и злость, и гнев, и досаду, подавляемые мной семнадцать зим к ряду. Эта женщина становится ядом для меня, и каждая порция смертельно опасна. Сжимаю кулаки, а перед глазами огненные всполохи, и если бы взглядом можно было жечь, то сейчас дорогая ткань портьер воспыхнула бы синим пламенем. Я тяну в себя воздух, делая безуспешные попытки остыть. Прохожу к стеллажу, беру бутылку вина, откупориваю и делаю глоток из горла, смотря в окно, за которым были видны глубокие дали тяжелого серого неба. Все же будет дождь. Вязкая, теплая жидкость обволокло горло, оставляя приторно-сладкий вкус на языке, грудь запекло, и я поставил вино на стол, рассеянно пронизывая волосы пальцами.
