— Что Донец, тяжко?
Донец тряхнул головой, будто подтверждая — да хозяин, тяжко. Житья нет.
— Терпи… Полгода еще до смены….
Племенная территория на юге Аравии была одним из самых тяжких мест службы. Пустыни и горы, враждебные, насквозь пропитанные пропагандой ненависти к кяфирам, неверующим, местное население племена, живущие единым лишь разбоем, правительству никогда не подчинявшиеся и подчиняться не собиравшиеся. Днем может быть плюс сорок и выше, а ночью температура иногда опускалась ниже десяти. Солнце просто ужасное, поначалу не было казака который с непривычки не получил бы солнечный удар. Тяжелее всего казакам и их коням приходилось из-за отсутствия воды. Морская вода для питья не подходила, а ключей и тем более рек почти не было — даже в Палестине напиться было не в пример проще, ключи то тут, то там. Вот и приходилось возить воду в бурдюках — и для себя и для коня, ставить заставы около источников, копать колодцы — за русскими инженерами, что копали колодцы (бесплатные!!!), строили системы орошения и водосборники исламисты вели особенно ожесточенную охоту, ибо они подрывали торговлю водой. Охоту вели за всеми — караваны купцов были объектами грабежа, военные караваны и патрули казаков были объектами ненависти. Что хуже всего — дня не было, чтобы неподалеку от Йеменского побережья не болталась пара крейсеров, а то и авианосец Гранд-Флита. Уже больше двадцати лет не было большой войны — и те, кто проиграл в предыдущей всеми силами жаждали реванша. Налеты, стычки, засады в любой момент могли перерасти в артиллерийский обстрел орудиями главного калибра и высадку десанта на берег. Уже бывало всякое — и обстрелы пустынных участков побережья с ответным огнем береговых батарей и кораблей русского флота, и сбитые самолеты, и полеты самолетов — разведчиков. Две великие державы, Российская империя и Британская империя, победитель и проигравший в жестокой мировой войне играли на нервах, проверяли друг друга на прочность в ожидании новой схватки за лидерство в мире. Все знали, что она состоится — но никто не знал когда именно.
Да что тут углубляться в дебри. Достаточно на трофеи посмотреть. Веблеи, пистолеты-пулеметы СТЭН — дешевое, типичное для повстанцев оружие, которое Великобритания производила тысячами и рассыпала по всем зонам локальных конфликтов как чумных блох. Снайперские винтовки Ли-Энфильд из которых местные стрелять было большие мастаки, полуавтоматические Ли-Метфорды — кустарно переделанные в полуавтоматы Ли-Энфильды. Пулеметы типа БРЭН, по купленной богемской лицензии — их магазин торчал над ствольной коробкой подобно рогу, приводя пулеметчиков казаков в изумление — а как целиться при стрельбе то? Все это — из известных каждому местному пацану источников. Контрабандисты выплывали на своих азу[5] в залив, по ходовым огням плыли к британским кораблям и получали там оружие — бесплатно. Здесь, на земле оно конечно бесплатным не было, его продавали на рынках — но в количествах, приводящих в ужас. Изымать незаконное оружие у местного населения — все равно, что вычерпывать Дон решетом…
— Господин урядник, нашел! Господин урядник!
— Всем залечь!
Мало ли — вдруг мину или фугас заложили…
— Что у тебя, Скворцов?
Казак Скворцов был из отслуживших. Здесь все уже отслужившие, официально Российская империя сюда казачьи части не посылали, это был договор йеменской королевской семьи с Донским и Кубанским казачьими войсками. Но звания здесь были, правда, те кто не выслужил лычку младшего урядника назывался просто — казак. Без указания года службы как на действительной.
— Господин урядник, человек десять пробегли. Верхи[6]…
— Верхи, говоришь… — урядник почесал бороду и вдруг гаркнул во всю мощь своего пересохшего горла
— Волков!
Старший урядник Петр Волков, держа наперевес свою винтовку, стал осторожно, пробуя ногой склон перед собой, спускаться вниз. Донца он в поводу не вел — Донец шел рядом, у бойца должны быть свободны обе руки на случай чего.
— Отошли.
Казаки отошли, с благоговением наблюдая за священнодействием пластуна — следопыта, который ползал на коленях по каменистой, бесплодной земле, изучая оставленные на ней неизвестными следы.
— Десять человек — объявил он, наконец — в местной обуви. С оружием. Ушли по тропе на север, видимо к селению… Или к оазису.
— А как вы догадались, что с оружием?
Обнаруживший след казак был молодым, и любопытным даже не загорел еще толком — зато обгорел на Солнце уже изрядно. За такой вопрос от урядника можно было и зуботычину получить — но старший урядник Волков обычно либо отвечал, либо награждал спросившего таким взглядом, что разом отпадали все вопросы.
— Когда оружие тащишь — ногу по-иному ставишь. У человека ступня стоит по-другому, оружие то тяжелое.
Подошел хорунжий Скобцов, отряхивая руки о штаны — их старший патруля на сегодня.
— Что?
— Десять человек с оружием. Ушли, видимо к селению.
— Муртазаки? Ваххабиты? Идарат?
— Бес их знает.
Хорунжий посмотрел на часы.
— Давно прошли, как думаешь?
— Часов двенадцать, кубыть, не больше… — с ноткой сомнения в голосе сказал Волков
Скобцов достал из портупеи карту, перегнул ее нужным квадратом вверх, сориентировался по компасу.
— Там у них на пути шестнадцатая застава. Километров тридцать.
Все молчали, ожидая решения
— А до двенадцатой, куда мы идем — двадцать. Если верхи идти, и нигде не стоять — то сегодня к вечеру добегем…
Хорунжий убрал карту обратно, негромко присвистнул — такая у него была привычка.
Племенная территория. Шейх Усман
11 апреля 1949 г.
— Хорунжий Слепцов! Хорунжий Слепцов!
— А? — хорунжий дернулся, возвращаясь из грез о доме, о Доне, о родном хуторе в грязную и беспощадную реальность. А в реальности этой было много чего — была служба, была колонна бронетехники, грохочущая по разбитой в хлам дороге, был открытый сверху десантный отсек. И была пыль — проклятая пыль, не дающая дышать даже сквозь сложенную втрое кашиду[7], которую они повязывали не на голову, а на нижнюю часть лица, становясь при этом похожими на бандитов с большой дороги…
— Тебе чего…
Опять Бабицкий… Хохол-казак, хуже этого нет ничего. Да еще молодой только действительную отслужил. Отслужил — и видимо сам вызвался сюда, молодые они такие, лезут везде. Вот его и засунули в эту ближневосточную дыру, где сам хорунжий приканчивал второй год командировки. Черт бы тебя побрал, Бабицкий…