Ясени валятся вкруг и каменный дуб суковатый,Как и Додоны стволы и ольха, что пригодны для моря,Падает и кипарис – не плебейского горя свидетель, –
Все тут лишились листвы и, кудри свои потерявши,Свет пропутили к корням; порушенный лес, низвергаясь,Ищет опоры себе в деревьях густых[7].
Но, в отличие от галльских лесов, богороща Винтерфела выжила даже после того, как крепость перешла к другому владельцу и была сильно повреждена. В других, не столь таинственных рощах, находила утешение Санса в самые трудные времена. Противоречие между священным и мирским, описанное в сцене вырубки рощи Луканом, свойственно также и Вестеросу: старая религия против новой, созерцательность против активной жизни, противопоставление лидерских качеств, влияние войны на окружающую среду. Конечно, главной темой поэмы Лукана о борьбе между Цезарем и Помпеем (49–46 до н. э.) было влияние гражданских войн не только на политическую жизнь государства, но и на общество на всех его уровнях. Они стравливают отцов, сыновей, братьев, а также погружают весь мир в ненависть и жестокость: реки крови, разрушенные дома, заброшенные поля и голод – вот цена войн и в Риме, и в Семи Королевствах.
Одной из первой характеристик Неда Старка, которую дает нам Джордж Р. Р. Мартин, является осознание личной ответственности за все, что происходит, как ключевого компонента лидерства: тот, кто выносит приговор, сам заносит меч. Нед закрывает глаза на отсутствие этого качества у его друга Роберта, и эта этическая ошибка является неотъемлемой частью общего отказа от лидерства, которое характеризовало годы правления Баратеона, и, более того, недолгого и жестокого пребывания на троне Джоффри. Тем не менее, весьма оправданно и в то же время иронично, Нед становится десницей – главным механизмом, позволяющим Роберту избегать ответственности и передавать полномочия, а также становится жертвой первого преступления, совершенного Джоффри, правда, чужими руками. Джоффри выносит приговор, но не заносит меч. На самом деле никто не мог занести Лед после Неда, и Тайвин из его стали выковал два других клинка – меткая метафора, указывающая на громоздкость Севера, раздробленного после падения дома Старков.
Этот вид личной ответственности – вести за собой – был важнейшей частью идеологии римских полководцев, хотя многие из них ею пренебрегали. Достойный римский полководец должен быть вместе со своим войском перед битвой, вдохновлять его во время оной и находиться в эпицентре сражения. Юлий Цезарь, один из самых прославленных и успешных римских полководцев, много трудился, чтобы заслужить свое почетное звание. По его собственным словам, он – образец римского полководца: всегда готов прийти на помощь в трудной ситуации, подобрать нужные слова, чтобы подбодрить и поднять свои войска. Когда противник начинал брать верх над римлянами, он бросал знамя легиона за линию противника; так как потеря знамени означала великий позор для легиона, воины не останавливались ни перед чем, чтобы вернуть его, и одерживали победу[8]. Многие полководцы рассказывали подобные истории, но именно Цезарь уделял огромное внимание поддержанию об раза идеального римского военачальника. В этом он, несомненно, преуспел. Такой образ укоренился, таким его изобразил и Лукан, пусть даже взгляд поэта на наследие Цезаря немного искаженный, порой враждебный и неоднозначный. «Любая священная кара обрушится лишь на меня: вам не нужно бояться ударить!» – кричит полководец, демонстрируя тот принцип лидерства, который проповедовался кодексом римлянина и Недом Старком. Тот, кто выносит приговор, должен заносить меч. Но Лукан представляет полководца в более пугающем виде: Цезарь не боится даже богов, и его жажда победы не остановится ни перед чем, даже перед осквернением религиозных мест и традиций врага. Это теряет смысл, так как Цезарь даже не остается, чтобы увидеть ход битвы, ради которой вырубили рощу: полный нетерпения, он направляется в Испанию, разбираться с другими неотложными делами, оставив армию строить флот и принимать участие в страшном морском сражении.
