«Кто бы это мог быть?» – подумал Авраам. В пустыне стояла удушливая жара, но странники, капалось, ее не ощущали. Их ноги не утопали в раскаленном песке, а одежды развевались так, словно бы их обдул прохладный ветер. Величественный покой.
Авраам пригласил странников к своему шатру – отдохнуть и подкрепиться. Радушный хозяин лично прислуживал гостям. Он заколол барана и накормил странников свежими хлебами, испеченными Саррой.
По завершении трапезы старший из странников сказал Аврааму: «Я опять буду у тебя в это время, и будет сын у Сарры, жены твоей». Услышав это, Сарра не смогла сдержать охвативших ее чувств, она рассмеялась – тихо, горько, едва заметно…
Бог дал им сына. Исаак рос и мужал на радость родителям. Но пришла беда – нежданно, негаданно. Снова те же три странника, и снова они говорят с Авраамом, но на сей раз они не обещают ему наследника. Нет. Они требуют принести Исаака в жертву.
Следующим утром Авраам встает рано, еще до рассвета. Собирается, нагружает осла хворостом и будит Исаака.
«Вставай, сын! – говорит Авраам Исааку. – Мы идем в землю Мориа».
На третий день пути они подошли к горе Мориа.
«Зачем мы поднимаемся на эту гору, отец?» – спросил Исаак.
«Там расположен жертвенник. Мы идем принести жертву Богу!» – ответил Авраам.
«Отец, а где же агнец для всесожжения?» – удивился мальчик.
«Бог усмотрит Себе агнца», – ответил ему Авраам.
Старик разложил на жертвенном камне хворост, связал мальчика, положил его белое тело поверх дров, взял нож и занес его над своим ребенком…
Как бы вы назвали своего малыша, если бы он родился у вашей жены после семидесяти лет бездетности? Как бы назвали своего малыша, если бы он родился у вас от любимого мужчины, с которым вы были бесплодны столько лет? Я думаю, вы назвали бы его Радость.
Так о чем же эта ветхозаветная притча? О вере? О смирении? Или о власти?.. Все зависит от точки сборки.
Авраам – пример для всего еврейского народа. Он не ослушался Господа, не пошел против Его воли. Он все сделал правильно – так, как велел ему Бог. А еврейский Бог бесстрастен, он требует только исполнительности: «Сказано – сделано!». Так что для евреев притча об Аврааме и сыне его Исааке – это притча о смирении.
Христианский Бог, напротив, добр и милосерд. Это Бог, принесший в жертву собственного Сына. И христианин верит, что его Бог никогда не возжелает зла рабу своему, не отвернется от него и не оставит в годину печали. А потому в устах христианина притча об Аврааме и сыне его Исааке становится притчей о вере, о вере в Бога.
Но почему я так настойчиво слышу в этой притче слово о власти?..
«Ведь что такое власть? – говорит мне Данила. – Власть – это не когда кто-то правит, власть – это когда кто-то подчиняется».
Да, есть Божья воля, а есть наши поступки. И когда я смотрю на Данилу, я понимаю, что он бы никогда не принес в жертву ни своего, ни чужого ребенка. Кто бы его об этом ни просил и чего бы это ему ни стоило. И это не вопрос веры или смирения, это истина его сердца – защищать и бороться. Это власть сердца.
Господь усмотрел Себе агнца. Это правда. Исаак остался жив и невредим. Да. Кто-то, возможно, восхищен поступком Авраама. Но у меня этот старик почему-то не вызывает ничего, кроме жалости …
Часть первая
– Гаптен! Гаптен! – раздалось из дальнего конца коридора.
Мы только вышли из зала Встречи Двадцати Четырех.
– Что-то нашли?! – озабочено отозвался Гаптен.
– Похоже, что да! – рапортовал сутулый взъерошенный человек в больших очках, в сбившемся набок белом халате.
– Ну, не томи! – попросил Гаптен.
– Вот! – мужчина развернул что-то наподобие топографической карты и ткнул туда пальцем.
Ничего не разобрать. Какие-то точки, стрелки, круги, пунктирные линии.
– Вена?! – Гаптен недоуменно уставился на своего собеседника. – Нет. Не может быть…
– Точно! – закивал головой тот. – Критическое сгущение! Если и здесь воплощения Тьмы не будет, то мы, значит, вообще все неправильно дергаем.
Гаптен нахмурился:
– Каково состояние на настоящий момент?
– Уже вот-вот! – ответил мужчина. – Процесс запущен. Видимо, не ждали Темные Встречи Двадцати Четырех.
– Не ждали… – протянул Гаптен. – И не удивительно…
– Нам надо ехать в Вену? – Данила положил руку на плечо Гаптена. – Это же Австрия. Да?
– Ехать, ехать… – задумчиво повторял Гаптен. – Нет, ехать без толку. И времени нет совсем. И языка вы не знаете. И опасно это. Очень. Вы думаете, я просто так вас в бункере закрыл?.. За вами же охота началась.
– Охота?.. – опешил я.
– Так что же нам делать?! – разозлился Данила, – Сидеть и ждать?!
– Нет, – ответил Гаптен. – Ждать нельзя. Придется действовать через информационное поле…
Отто вышел из Собора святого Стефана. Вечерняя месса только закончилась. Венская аристократия не торопясь покидала церковь.
За время службы совсем стемнело. Небо стало почти черным. Пространство освещают только редкие фонари да витрины бутиков на улицах Грабен и Кернтнер – штрассе.
В нерешительности Отто застыл посреди Штефанплац. Справа от него уродливый – из стекла и бетона – коммерческий центр Хаас-Хаус, а слева – красивейший из соборов.
Готическая стрела святого Стефана пронзала небо. Величественная, исполненная необыкновенной силой – она завораживала и даже пугала внушаемым ею восторгом.
– Отто! – послышалось сзади.
Отто обернулся. Со стороны Хаас-Хауса к нему спешил Вильгельм – человек с большим тонким носом и неестественно длинными пальцами. Подобные аномалии у австрийских аристократов встречаются часто. Вильгельму было чуть больше тридцати, но очки, которые он никогда не снимал, делали его моложе.
Один из основателей Ордена Священного Копья, ответственный в нем за третью рейх-команду, занимавшуюся вопросами «нелегальной миграции», остановил Отто посредине Штефанплац. Это странно.
– Вильгельм, – поздоровался Отто.
– Что ты тут делаешь? – Вильгельм улыбнулся. Сверкнули два ряда безукоризненно белых зубов.
– Да вот, – Отто показал на Собор святого Стефана. – Теперь – домой. Надо выспаться.
– Домой?! – Вильгельм сделал вид, что просто не верит своим ушам. – Спать?! Я уже вторую ночь не сплю! Как ты можешь?! Одна мысль, что завтра все случится… Как можно спать?! Нет, это ерунда! Пойдем, пойдем! В Спирел-кафе. Там восстановили шоколадный торт «Спирел-Пиколо». По рецепту 1880 года. Шикарный! Пойдем! Гумпен-дорф-штрассе…
