Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
Но, произнося эти слова, я невольно отвела взгляд, потому что сообразила: между мной и Джимми все-таки была тайна.
Но знала об этом только я. Атланта никак не могла ее выведать…
И все-таки сумела.
К восьми часам мой уютный, надежный, привычный мир рухнул. Не знаю, кто известил Атланту, что самолет Джимми разбился, но о катастрофе она узнала сразу же. И прежде чем пресса успела раструбить о гибели Джимми, Атланта натворила больше бед, чем за все сорок восемь лет своей жизни.
Вернувшись из своей безумной экспедиции в магазин, мы с Филиппом застали у входной двери дома, который я считала своим, вооруженную охрану и услышали, что внутрь меня не пустят. Мне объявили, что все имущество Джимми принадлежит его единственным родственникам — Атланте и Рею.
Мы с Филиппом вернулись в машину, он в изумлении качал головой.
— Как они разузнали про завещание? Откуда ей известно, что Джеймс завещал им все? Послушайте, Лиллиан… — продолжал он, и я вдруг вспомнила, что при жизни Джимми он всегда звал меня «миссис Мэнвилл». — Не знаю, как ей это удалось, но я найду виновного, который проболтался, и… и… — Очевидно, он так и не смог придумать с ходу, что такого ужасного сделает с тем из своих коллег, который разболтал подробности завещания Джимми. — Мы будем бороться. Вы его жена, вы прожили вместе много лет. Мы с вами…
— Мне было семнадцать, когда я вышла за него, — тихо напомнила я. — Без маминого разрешения.
— Боже мой! — ахнул Филипп и открыл рот — похоже, чтобы прочитать нотацию о моем легкомыслии. Но передумал и с сожалением промолчал. Что толку выговаривать мне сейчас, если Джимми уже нет?
Неделю ужаснее следующей я не смогла бы даже вообразить. Через несколько часов после смерти Джимми Атланта уже выступила по телевидению и сообщила прессе, что намерена объявить войну «этой женщине», которая долгие годы держала в рабстве ее любимого брата: «Я добьюсь, чтобы она получила по заслугам!»
Для Атланты не имело значения, что Джимми ничего не оставил мне по завещанию. В нем не упоминалась даже пресловутая ферма. Нет, Атланта стремилась отомстить за все нанесенные мной обиды, которые привиделись ей за долгие годы. Даже денег ей не хотелось так сильно, как унизить меня.
Разумеется, она узнала, что наш брак с Джимми был заключен в нарушение закона. Это было нетрудно: моя сестра знала обо всем. Они с мужем развелись, потому что Марокко осточертел ей, а ее муж не желал отказываться от денег и роскоши. В своем разводе моя сестра винила меня. Может, она и позвонила Атланте и без расспросов сообщила, что по закону я не имела права вступить в брак с Джимми.
Едва обо всем узнав, Атланта предъявила прессе мое свидетельство о рождении, а затем продемонстрировала копию нашего свидетельства о браке. Мне было всего семнадцать, когда мы поженились, но я солгала, сказала, что мне уже есть восемнадцать, и, следовательно, по закону я сама могу принимать решения.
Без Джимми защищать меня от журналистов было уже некому. Теперь все журналисты, с которыми мой муж когда-то круто обошелся — иными словами, все до единого — азартно рылись в архивах и вытаскивали на свет самые нелестные мои фотографии, какие только могли отыскать, а затем распихивали их по бульварным газетам и журналам сплетен. Невозможно было посмотреть на экран телевизора открыть журнал или сесть за компьютер и не наткнуться взглядом на мой собственный подбородок и нос, как у моего отца. Сколько раз я твердила Джимми, что мечтаю подправить крупный, выделяющийся на лице нос. «Убрать долой!» — вот что я говорила Джимми, а он отвечал, что любит меня такой и что ему нет никакого дела, вправо искривлен мой нос или влево.
Но теперь, когда я слышала, как мне перемывают кости, мне начинало казаться, что уродливый нос — вообще не повод для расстройства. Как передать, что я чувствовала, видя, как четыре известных, уважаемых журналиста, трое мужчин и одна женщина, рассевшись за столом, рассуждают, действительно ли я «заманила» Джеймса Мэнвилла в брачные сети? Как будто такой человек, как Джимми, мог поддаться на уловку! И чью — семнадцатилетней девчонки, способной похвастаться разве что пригоршней голубых лент, выигранных на ярмарке штата! Маловероятно.
Юристы рассуждали, имею ли я по закону право претендовать на хоть какую-нибудь часть состояния Джимми.
Но когда завещание наконец огласили и стало ясно, что Джимми оставил все, что имел, брату и сестре, я вдруг превратилась в американскую Иезавель. Все, похоже, разом уверовали, что я как-то исхитрилась заманить в сети милого юного Джимми — чаще всего меня именовали «малолетней Саломеей», — но он, к счастью, разоблачил обман и в завещании позаботился о том, чтобы я «получила по заслугам».
Филипп делал все возможное, чтобы оградить меня от прессы, но это было нелегко. Больше всего мне хотелось прыгнуть в самолет и умчаться, спрятаться от всех, но теперь об этом не могло быть и речи. Остались в прошлом те дни, когда стоило мне только захотеть — и я могла отправиться на самолете куда угодно.
Шесть недель после смерти Джимми, пока суд разбирался с его завещанием, а газетчики перепевали и перевирали каждое слово, которое слышали, я сидела взаперти, в приземистом и длинном доме Филиппа. За эти страшные недели я покинула четыре стены всего один раз — ради похорон Джимми, да и то была так закутана в траурные драпировки, что меня, казалось, и не было в них вовсе. Чего я не собиралась делать, так это лить слезы, тем самым давая газетчикам, Атланте и Рею повод для злорадства.
Возле церкви я вновь услышала, что внутрь меня не пустят, но Филипп предвидел это: откуда-то вдруг появились, словно выросли из-под земли, шестеро мужчин со статью борцов сумо и взяли меня в плотное кольцо.
Так я попала на похороны Джимми — окруженная шестью великанами, с головой закутанная в черную ткань.
И это было правильно, потому что к тому времени я наконец осознала, что Джимми ушел навсегда, что он больше не вернется, а все прочее не имело значения. Я не переставала гадать, каким окажется фермерский дом, который он мне оставил. Однажды Джимми спросил, в каком доме я хотела бы жить, и я описала уютный коттедж с широкой тенистой верандой, старые деревья вокруг него и озеро неподалеку. «Посмотрим, может, и найдется такой», — отозвался Джимми с улыбкой, хитро поблескивая глазами. Но очередной его покупкой стал замок на острове у побережья Шотландии, где даже в августе было так холодно, что у меня зуб на зуб не попадал.
Завещание уже давно огласили, а я никак не могла собраться и покинуть дом Филиппа. Джимми не стало, вокруг дома по-прежнему околачивались журналисты, а где я и чем занимаюсь, не имело значения. Я подолгу стояла под душем, садилась за стол вместе с Филиппом и его семьей — женой Кэрол и двумя их дочерями, — но не припомню, чтобы я что-нибудь ела.
О том, что мне пора уезжать, я узнала от Филиппа.
— Мне отсюда не выйти! — в страхе воскликнула я, взглянув на шторы, которые не раздвигала ни днем ни ночью. — Меня караулят.
Филипп взял меня за руку, провел по ней ладонью. Моего мужа уже не было в живых, а я по-прежнему чувствовала себя замужней, поэтому высвободила руку и нахмурилась.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
