Меня повесили мои родители-крестьяне. Они не хотели, чтобы я встречалась с одним парнем. По их понятиям, он был мне не пара. Это случилось не в Средние века. Шел 1929 год.
В четверть третьего дня я сказала дочери, что мне плохо. Она застыла на месте со стаканом воды в руке. Стоял январь. Был вторник.
Я выписывал рецепт пожилой женщине. Моя голова упала на письменный стол. Руки замерли и тут же окоченели.
Я здесь, в самой верхней нише северной стены кладбища. Сквозь щель в нишу забивается снег и лежит тут месяцами.
Я тоже, я тоже.
Примечание
Я написал эти открытки после коротких, но постоянных приступов паники. Теперь приступы уже не такие, как раньше. Раньше ты сразу искал кого-то, кто отвез бы тебя в больницу, и, если не находил, ехал туда сам, а когда приезжал, толком не понимал, вправду ли ты умираешь или вступил в следующую фазу своей мучительной ипохондрии. Я пробовал писать открытки и в другое время, пробовал не раз, но все их выбрасывал. Они получались похожими на обычные открытки. Рисунок фраз был тем же, такой же была и тональность, но слог выходил сухим, он не был пропитан тем настроением, в которое ты погружаешься после едва пережитой смерти. Тогда ты можешь описать то, на чем, возможно, все держится, описать то небытие, которое поддерживает и разъедает все на свете. Панический взгляд углубляет чувства, огрубляет их. У тебя нет времени, чтобы придать им утонченную форму, олитературить их. Минут через двадцать ты снова в тупике покоя или привычного беспокойства и тогда можешь говорить только о своей жизни или о жизни других людей. Мертвые не думают о тебе и не шлют тебе никаких открыток.
Благодарность
Миммо Скарпе — за то, что воодушевил меня после первых же открыток; Антоньетте Фратианни и Эльде Мартино — за то, что помогали выстраивать эту книжицу на всех ее этапах; Ливио Боррьелло, Франческо Де Сио Лаццари, Марко Эркола-ни, Франческо Маротте, Якопо Мазини, Лауре Маурьелло, Аделельмо Руджери, Альберто Сайбене, Тициано Скарпе, Эмануэле Треви — за советы.
