– До свидания, дед, – сказал Алан, подхватывая портфель. – Я пошел домой. Сегодня вечером у меня много работы.
Саймон Пауйс повернулся – обдуманным, величественным движением.
– Думаю, тебе интересно будет узнать, что я связывался по этому вопросу с городским советом и предложил полностью изолировать нижние уровни. Надеюсь, они примут мое предложение. Отвечать за исполнение будет городская администрация. Тебе, как заместителю главы администрации, видимо, придется заняться этим делом непосредственно.
– Если у городского совета есть хоть капля здравого смысла, он отвергнет твое предложение. У них нет свидетельств нарушения законов со стороны Огненного Шута. Они не могут принять против него никаких законных мер. Все, что он сделал, – это выступал на собраниях, а это вовсе не преступление в рамках той демократии, которую ты так нахваливал. И все твои доводы – ерунда. Ты не согласен?
– Один шажок в сторону может спасти нас от долгого скольжения вниз, – отрывисто сказал Саймон Пауйс, когда Алан вышел из комнаты.
Входя в лифт, чтобы отправиться к себе на шестьдесят четвертый уровень, Алан решил, что, видимо, неверно расценил отношение деда к Огненному Шуту. Он много слышал о последнем и о его «аудиенциях»; романтический ореол этого человека поневоле вызывал приязнь. Но он слишком настойчиво спорил об Огненном Шуте, сам его никогда не видав.
Он выбрался из лифта и прошел на середину коридора, выбрав самую быструю дорожку, чтобы попасть в свою квартиру. Подъехав ближе к дому, он перешел на медленную дорожку с привычной ловкостью, извлек из кармана маленькую коробочку и, поднеся ее ко рту, произнес свое имя. В стене открылась дверь.
В передней слуга принял и пронес в кабинет его портфель.
– Мы ждали вас раньше, сэр. Мэдлин приносит извинения, но ей кажется, что птица подгорела.
– Это я виноват, Стефан. – Ему все равно не особенно нравилось синтетическое птичье мясо.
– И в гостиной вас дожидается мисс Картис. Я говорил ей, что вы не обедали…
– Все в порядке.
Решительный внешне, внутренне он смутился. Даже почувствовал легкую дрожь в ногах и проклинал себя за невольное шутовство. Он только раз видел Хэлен – мельком, на каком-то вечере – со времени окончания их связи.
Алан вошел в строгую гостиную.
– Добрый вечер, Хэлен. Как поживаешь?
Они не пожали друг другу рук.
– Здравствуй, Алан.
Он не догадывался, зачем она здесь, да и не особенно хотел знать. Только боялся, что его чувства к ней опять оживут…
Алан сел. Она расположилась напротив, в другом набивном кресле без ручек. Хэлен накрасилась, что было совсем на нее не похоже: светло-зеленые губы, ультрабелая пудра, брови и веки – красные. «Вкус у нее всегда оставлял желать лучшего», – подумал он. С ее почти треугольным лицом, короткими черными волосами и небольшим носом она очень напоминала кошку – если не обращать внимания на косметику, делавшую ее похожей на труп.
– Я слышал, ты сегодня была на «аудиенции» у Огненного Шута? – обронил он.
– Где ты об этом услышал? Сработал там-там? Или побывал у кого-нибудь на коктейле?
– Нет. – Он не совсем искренне улыбнулся. – Но в наши дни повсюду шпионы.
– Значит, ты заходил к дяде Саймону, да? На выборах он собирается воспользоваться этими сведениями против меня?
– Нет, не думаю.
Она явно нервничала. Ее голос чуть заметно подрагивал. Может быть, его голос – тоже. Они были очень близки – в том числе физически – и разрыв, когда он наконец произошел, случился во гневе. С тех пор он не был с нею наедине.
– Какие у тебя шансы на победу?
Она улыбнулась.
– Неплохие.
– Да, похоже на то.
– Тебя это обрадует?
Она прекрасно знала, что нет. Ее политические устремления стали главной причиной их разрыва. В отличие от своих родственников, включая самых дальних, он не интересовался политикой. Наверное, подумал он опять с давешней горечью, Саймон Пауйс прав, и он унаследовал кровь от своего неизвестного отца. Алан покачал головой, чуть пожимая плечами и рассеянно улыбаясь.
– Я… я не знаю, – солгал он. Разумеется, его бы разочаровала ее победа. Алан ненавидел политическую сторону ее характера. Он не имел ничего против женщин в политике – считать так значило бы оторваться от настоящего и окунуться в старину – но чувствовал, что ее таланты – в чем-то ином. Может быть, в живописи, для которой у нее больше нет времени? Она могла стать выдающимся живописцем.
– Пора Солнечной системе встряхнуться, – сказала она. – Солрефы правили слишком долго.
– Возможно, – безразлично откликнулся он. И, отчаянно стремясь разделаться со своими сомнениями, спросил:
– Зачем ты пришла, Хэлен?
– Мне была нужна помощь.
– Какая? Лично тебе?
– Нет, конечно. Не волнуйся. Когда ты сказал, что все кончено, я тебе поверила. У меня на плече все еще видна та отметина.
Отметина эта лежала на совести Алана, и упоминание о ней причинило ему боль. Он тогда ударил ее по плечу, не желая бить сильно, вышло именно так.
– Прости меня… – запинаясь, пробормотал он. – Я не хотел…
– Знаю. Мне не стоило об этом вспоминать. – Она улыбнулась и быстро сказала:
– Мне на самом деле нужны кое-какие сведения, Алан. Я знаю, ты в политике не замешан, и я уверена, что ты не будешь против.
– Но ведь я не владею никакими секретами, Хэлен. Не то у меня положение – я всего лишь государственный служащий, ты же понимаешь.
– А это и не совсем секрет. Все, что мне нужно, – это, как бы поточнее выразиться, некие последние известия.
– О чем?
– Прошел слух, что городской совет собирается закрыть нижние уровни. Это правда?
– Не могу сказать, Хэлен, честное слово.
Новости путешествовали быстро. Очевидно, какой-нибудь несдержанный член совета кому-то упомянул о письме Саймона Пауйса, и это послужило началом слуха. С другой стороны, его дед, говоря об этом, рассчитывал, что внук не обманет его доверия. Он не мог сказать ничего, хотя слух основывался на истинном положении вещей.
– Но ты же чиновник городской администрации. Ты должен знать. Ты же будешь отвечать за этот проект, так?
– Если такой проект примут, – да. Но мне ничего не говорили ни в городском совете, ни мой начальник. На твой слух мне полагается не обращать внимания. А почему это тебя так беспокоит?
– Потому что, если это правда, было бы интересно узнать, кто из членов совета поддержал это предложение и кто их науськал. Единственный человек с достаточной властью и действительно одержимый – твой дед – и мой дядя, Саймон Пауйс!
