Франции, Италии, Германии или еще где-нибудь. Определенное, точное знание данного предмета вообще – существует in actu лишь для немногих, in potentia – для каждого. Что, собственно, подразумевают, говоря о «современном состоянии знаний» в отношении того или иного предмета? Допустим, предмет этот – Меттерних. Никто не знает всего того, что содержится в книге X. фон Србика Metternich, – не исключено, что этого не знает и сам автор книги, если «знать» означает «иметь в своем сознании или в своей памяти». И все же можно сказать, что эта книга, уравновешенная возражениями противников Србика, представляет состояние научного знания относительно предмета «Меттерних» на данный момент. Отсюда с очевидностью следует, насколько неопределенным должно по необходимости оставаться значение такого выражения, как «состояние знаний».
Если, таким образом, признать за исторической наукой существование в виде объективного духовного начала, в виде формы познания мира, наличествующей лишь в умах бесчисленного множества индивидуумов, взятых вместе; формы, из всего объема которой даже крупнейший ученый получал, говоря языком прежних адептов devotio moderna, «лишь искорку»11*, то отсюда вытекает еще одно обнадеживающее следствие. В подобном признании уже заложено восстановление в правах «антикварного интереса», ранее с презрением отвергнутого Ницше как ничего не стоящая форма истории. Непосредственное, спонтанное, наивное восхищение старинными вещами ушедших дней, воодушевляющее дилетанта, интересующегося историей данной местности, и исследователя генеалогии, – это не только первичная, но и полноценная форма стремления знать историю. Это порыв к прошлому. Движимый этим стремлением, возможно, хочет понять историю лишь совсем крохотного местечка, какую-нибудь незначительную взаимосвязь, существовавшую в прошлом, но порыв его может быть столь же глубоким и чистым, столь же чреватым подлинной мудростью, как и у того, кто желает объять своим знанием небо и землю. И не довольствуется ли человек истинно благочестивый самым скромным трудом во имя служения своему Господу?12*
Поэтому погруженный в детали исследователь вовсе не должен искать оправдания научной значимости своей работы, ссылаясь на ее подготовительный характер. Истинное оправдание лежит много глубже. Этот исследователь удовлетворяет жизненную потребность, он повинуется благородным стремлениям современного духа. Принесет ли его работа осязаемые плоды для дальнейших исследований, собственно говоря, не так уж и важно. Отшлифовывая всего лишь одну из мириад граней, он участвует в становлении исторической науки своего времени. Он осуществляет живой контакт духа с прошлым, которое было подлинным и полным значения. Благоговейно пестуя мертвые вещи былого, он постепенно взращивает маленькие живые истины, по своей ценности и хрупкости подобные тепличным растениям.
От настроения в духе Екклесиаста нам, кажется, удалось перейти к более оптимистической ноте, чем можно было бы ожидать исходя из негативной формы изложения выдвинутых нами Тезисов… Итак, «all’s well with History» [«с Историей все в порядке»], и каждый шарлатан, каждый тупица мог бы смотреть на себя как на маленького архата13* этой науки. Так бы оно и было, если бы людям хватало ума и если бы история, будучи требованием жизни, не была также и школьной потребностью. Всякая нынешняя наука, независимо от ценности чистого продукта своей деятельности, – это гигантская национально-интернациональная организация. И как таковая, она не в состоянии избежать давления системы, воздействия всеобщего процесса механизации, являющегося следствием наших современных, сверхусовершенствованных, обильно смазанных и слишком уж резво функционирующих инструментов культуры. Аппарат современной исторической науки образуют университеты с их системой кафедр, экзаменов и диссертаций; академии наук, институты и ассоциации, создаваемые для публикации источников или поддержки специальных исторических исследований; журналы, научные издательства, конгрессы, комитеты по интеллектуальному сотрудничеству и т. д. Каждый из этих инструментов и хочет, и должен работать, ему нужно выпускать продукцию, он нуждается в материале. Нужно подготовить очередной номер журнала, издатель должен выйти на рынок с новыми книгами, институт публикаций не может простаивать. Молодой историк обязан подтверждать свои способности в диссертации и научных статьях, старый – доказывать, что он тоже не дремлет. Вся эта, в совокупности, внешняя сторона дела, эта механика науки отнюдь не умаляет высокого живого огня вдохновения, влекущего к науке просвещенное человечество. Непреодолимая жажда знаний – основа всего, в том числе и основа механизма науки. Мы всего-навсего констатируем, что «предприятие» науки не только покоится на свободном интеллектуальном труде ученых, но, чтобы самый этот труд сделать возможным, нуждается в социальном устройстве, действующем тем более эффективно и властно, чем более совершенствуется сама наука. Мельница мелет и должна молоть. Но что она мелет?
Исследовательская работа историка в значительной мере представляет собою поиск, отбор материала и подготовку его к использованию. Здесь еще нечего перемалывать, здесь нужно провеивать и просеивать. Исторический материал вовсе не лежит на поверхности. Даже «предания» – еще не сам материал, материал – внутри этих преданий. В истории путь от материала – к знанию кажется не только более длинным и более трудным, чем где бы то ни было; там есть еще один трудоемкий путь: от незнания – к материалу. Для естественных наук, поскольку в них не содержится исторического элемента, материал задан и определен, доступен для наблюдения, упорядочения и эксперимента. Для истории материал – определенные события из определенного прошлого – не является данностью. Он уже больше не существует – в том смысле, в каком существует природа. Чтобы обрести возможность представить его как существующий, историк должен проделать нелегкую работу по исследованию и подтверждению, просеиванию и провеиванию материала предания – прежде чем сумеет «добраться» до знания сырого материала своей деятельности, до самих фактов. Очевидно, все это есть лишь предварительная работа, подготовка и инвентаризация.
Итак, все это Vorarbeit, за исключением конечного синтеза? Ни в коей мере. На самом деле в такой работе, если она проводится хорошо, происходит вызревание исторического знания как такового. Возникновение исторического видения не есть процесс, следующий сразу же за критической переработкой сырого материала, он совершается непосредственно в ходе рабочих раскопок; наука реализуется в деятельности индивидуума не только путем синтеза, но и путем анализа. Никакой подлинно исторический анализ невозможен без постоянного прояснения смысла. Чтобы начать анализ, в уме уже должен присутствовать синтез. Концепция упорядоченных связей необходима уже на самой начальной стадии рытья или вырубки.
Вот здесь-то и виден недуг. Нередко подступают к материалу, тогда как сам вопрос должным образом еще не поставлен. Раскапывают материал, на который нет спроса. Горы критически рассмотренных данных, в ожидании дальнейшего применения, переполняют закрома науки. Публикуются источники, которые суть не источники, а затхлые лужи. Однако недуг этот распространяется не только на указанные публикации, но и на монографии, посвященные анализу исторического материала. Бедные школяры выискивают тему, дабы оттачивать на ней зубы своего интеллекта, и школа швыряет им очередной кусок материала.
Даже наилучшее,
