появляется потому, что мы отыскиваем причины и следствия в той области, которой эта форма чужда, и, таким образом, идем за цепью оснований и следствий по совершенно ложному следу. В самом деле: мы стремимся постигнуть внутреннюю сущность природы, проступающую перед нами из каждого явления, следуя за путеводной нитью закона основания; между тем последний — не более чем форма, посредством которой интеллект схватывает явление, т. е. поверхность вещей, — мы же хотим с его помощью выйти за пределы явления.
В границах последнего закон основания вполне пригоден и достаточен. Так, например, можно объяснить себе факт существования известного животного из его рождения. Ведь последнее, в сущности, не более таинственно, чем то, что и всякое другое, хотя бы самое простое действие следует из своей причины, так как и в последнем случае объяснение в конце концов наталкивается на нечто непостижимое. От того, что в факте рождения нам недостает в связующей цепи нескольких промежуточных звеньев, дело, по существу, не меняется: так как если бы они и были налицо, мы все же уперлись бы в непостижимое. Все это — потому, что явление остается явлением и никогда не станет вещью в себе.
Внутренняя сущность вещей чужда закону основания. Она — вещь в себе, вещь же в себе — чистая воля. Последняя существует, потому что она хочет, и она хочет, потому что существует. Она — безусловно реальное в каждом существе.
«Parerga und Paralipomena», § 65
Вещь в себе означает то, что существует независимо от нашего восприятия, — следовательно, сущее в собственном смысле слова. Для Демокрита сущим была оформленная материя; тем же, собственно, было оно еще и для Локка; для Канта оно = x; для меня — воля.
«Parerga und Paralipomena», § 61
«Лишь в одной точке я имею доступ к миру, иному чем представление. Это — в самом себе.
Когда я ощущаю свое тело — это представление.
…Однако я также осведомлен о тех порывах, которые дают ход работы представления: это — Воля.
Лишь внутри меня имею я это двойственное знание Воли и представления».
«Мир как Воля и представление»
То двойственное знание о природе и деятельности нашего собственного тела, которое мы имеем, дано нам двумя совершенно различными способами. Поэтому мы будем и впредь использовать это в качестве ключа к сущностному характеру каждого явления в природе. Все предметы, которые не являются нашим собственным телом, таким образом не даны нашему знанию в двойственном порядке (а только как представление), мы будем считать подобными нашему собственному телу. И так как мы знаем, что они подобны нашему телу первым способом, мы будем полагать, что они подобны вторым способом. Таким образом, мы удаляем их существование как представления, а все, что остается, — это то, что мы называем Волей, — точно так же, как и в наших собственных телах. Какой другой вид существования или действительности нам следует приписывать остающемуся материальному миру? Как еще можем мы постичь подобный мир? Ибо, помимо Воли и представления, нам ничего не известно и даже не постигаемо».
«Мир как Воля и представление», вторая книга
Мы сетуем на мрак, в котором проводим свою жизнь, не понимая связи бытия в его целом, в частности же — связи нашего собственного «я» со вселенной; так что наша жизнь кратковременна, но и познание наше всецело ограничено ее пределами, ибо мы не в состоянии ни оглянуться за грань рождения, ни заглянуть за грань смерти, и сознание наше подобно молнии, на миг озаряющей тьму ночи; поистине, выходит так, словно какой-то демон коварно преградил нам дорогу ко всякому дальнейшему знанию, чтобы позабавить себя нашим смущением.
Однако сетование это, в сущности, неосновательно, так как оно обусловлено иллюзией, возникающей из ложного принципа, будто совокупность вещей, прежде чем она сделалась действительностью, существовала ранее в виде простого представления, а потому, будучи порождением познания, должна быть познанию вполне доступна, для него постижима и в нем исчерпаема. Сообразно истине же дело обстоит так, что все то, на незнание чего мы сетуем, не знаемо никем, да и по самому существу своему не подлежит знанию, т. е. не может быть представлено…
«Parerga und Paralipomena», § 67
…Состояние, в которое переносит нас смерть, является нашим изначальным, т. е. это — прирожденное состояние существа, изначальная сила которого проявляется в созидании и поддержке прекращающейся теперь жизни. Это именно есть состояние вещи в себе, в противоположность явлению. В этом изначальном состоянии (…) рассудочное (…) познание, касающееся (…) только явлений, совершенно излишне; потому-то мы его и утрачиваем. Утрата познания равняется для нас уничтожению мира явлений, средою которого только и было это познание, ни к чему другому не годное.
Если бы даже в нашем изначальном состоянии нам и предложили сохранить это животное сознание, то мы отказались бы от него, как исцелившийся калека от костыля. Таким образом, жалеющий об утрате (рассудочного) сознания, приспособленного и пригодного лишь к явлению, похож на новообращенных христиан Гренландии, которые не пожелали неба, узнав, что там нет тюленей.
«Parerga und Paralipomena», § 139
Сообразно со всем этим можно (…) рассматривать жизнь как сон, а смерть — как пробуждение.
Но личность, индивид, относится в таком случае к грезящему во сне, а не к бодрствующему сознанию; отчего смерть и представляется ему как уничтожение. Во всяком случае, на нее нужно смотреть (…) как на возвращение к свойственному нам изначально; жизнь же была в этом первоначальном состоянии лишь кратким эпизодом.
«Parerga und Paralipomena», § 139
Еще более нелепа теория о том, что государство является условием моральной свободы и, в этом смысле, условием нравственности. Свобода находится позади феномена и, на самом деле, позади человеческой возни. Как мы видели, государство вряд ли направлено против эгоизма в целом.
Напротив, оно возросло посредством эгоизма и существует только для его продвижения. Этот эгоизм вполне осведомлен относительно того, где находятся его самые высокие проценты. Он продвигается вперед методично, жертвуя узко индивидуальной точкой зрения в пользу всеобщей точки зрения, таким образом становясь всеобщим эгоизмом. Поэтому государство создано на понимании того, что его граждане не ведут себя нравственно, — это означает сделать выбор такой, чтобы действовать правильно по причинам нравственным (например, ради всеобщего блага). Ибо если бы все обстояло таким образом, то не было бы прежде всего нужды в государстве. Поэтому государство, которое намерено добиваться благосостояния своих граждан, ни в коем случае не направлено на эгоизм в целом. Оно лишь направлено против множества частных эгоизмов и их вредоносного воздействия на коллективный
