Книга Осень на краю света - Дмитрий Заваров

…и мягко, плавно повернул на проселок. Пошли колдобины — машину закачало из стороны в сторону, и Тарас, болезненно сморщившись, сбавил скорость. Федькин нащупал кнопку стеклоподъемника, приоткрыл окно.

— Жарко? — покосился на него Хунько. — Могу кондей включить.

— Да не, — отказался председатель. — Свежего воздуха хочется.

Не мог же он сказать, что от Хуньки несет перепрелым потом, изо рта воняет смесью тухлятины и табака, а ароматизатор-елочка, болтающийся на зеркале, агрессивно воняет какой-то фруктовой гадостью.

Ветерок ворвался в щель, прошелся по лицу пахнущей осенью прохладой, мигом слизнул начинающую подступать тошноту. Они ехали через редкий лесок, точнее парк — высаженные как по линейке сосны выдавали его рукотворную природу. Меж густых ветвей сквозило небо — унылое и монотонно-серое. Дорога, когда-то обильно посыпанная гравием, давно превратилась в раздолбанную грунтовку. Две глубокие колеи то и дело переходили в обширные лужи. Канавы по обочинам густо заросли ивняком, из зарослей кое-где торчали мясистые колбаски камышовых початков.

— Ну так что, ты это просто так оставишь? — вернулся к разговору Хунько.

— Ты про что? — уточнил Федькин, хотя прекрасно понял.

— Про твоего Серегу, — раздраженный непониманием собеседника, пояснил Хунько. — Которого по голове приложили.

— А кому и что предъявлять? Кто его там приложил? Ты видел?

— Видел. Свидетели есть. Федоров направит ментов к Томину — пусть волокут на станцию, в линейное. Там поговорим.

— А при чем тут Томин?

— Этот кент с дубиной у него живет. Не знаю, кто он ему и зачем тут шарится. Вот заодно и узнаем.

— Между прочим, Томин — это твой косяк, — напомнил Федькин.

Хунько непроизвольно вдавил педаль газа, джип рванул вперед и нырнул в выбоину. Председателя подбросило на сиденье. Тарас коротко матернулся.

— За это я с ним еще разберусь, — пообещал он. — Сука синяя: главное же, договорились, все по-человечески. Я ему полный пакет пойла с закусью притащил. Сиди, лакай, жри. Нет, твою мать! Ну не хочет нормально, будем экстремально.

— Он старик, — напомнил Федькин.

— И что? — повысил голос Хунько. — Пусть, значит, беспределит? Тебе самому-то не надоело? Когда тебя вот так вся деревня в говно макает.

— Они меня в индивидуальном порядке, по записи, каждый приемный день макают, — заулыбался председатель, взъерошив короткий ершик волос. — Я ж вор и кровопийца. Привык к народной любви.

— А я нет.

— Смотри, Тарас. Если что — приедут и за жабры схватят. Мало не покажется.

— У них тут и без нас висяк на висяке. Попы зажмурились, следователя на штырь насадили…

Хунько приоткрыл свое окно и закурил. Дорога аккуратно завернула, вывела на аллею, обсаженную по сторонам высокими, прямыми, как свечки, тополями. Здесь лежал асфальт — с дырами и трещинами, но еще крепкий. В конце аллеи белели колонны детдомовского крыльца.

Крупные капли прилетели на лобовое стекло, разбились в кляксы. Автоматически включившиеся дворники бесшумно сгребли воду.

— Это что у тебя, датчик дождя стоит? — уважительно спросил Федькин.

— Разумеется, — небрежным тоном ответил Хунько. — Как и у всех «БМВ». А у тебя что, нету?

— У меня же не «БМВ».

— А я тебе говорил. Купил хрен знает что.

— Ладно, не начинай. Мой «Лэнд Ровер» и вместительнее, и по проходимости твою легко сделает.

— Да? — завелся Хунько. — Давай, может, попробуем?

— Да чего пробовать-то, — любуясь разволновавшимся собеседником, спокойно заявил Федькин. — У меня честный полный привод. Блокировка дифференциала. Да и клиренс намного выше.

— Послушай! — Хунько всерьез возбудился. — Что мне твой клиренс? Я вот на ней уже второй год катаюсь. Веришь — ни разу нигде не застрял! А у нас тут, сам знаешь, зимой на тракторе не проедешь. И на хрена мне твой сарай скрипучий?

— Чего это сразу сарай? — обиделся Федькин. — У меня комфорта не меньше твоего. И салон просторнее, и печка греет — Ташкент! И мне поболе твоего тут по местности месить приходится. Я могу пару мест показать, где ты стабильно встрянешь.

— Ну покажи! — полез на рожон Хунько.

Он снова забыл про дорогу — и «БМВ», прибавив скорость, заскакал по колдобинам не хуже «уазика». В багажнике что-то со звоном запрыгало, Федькин, довольно улыбаясь, схватился за ручку над дверью.

— Да хоть сейчас поехали! — задорно воскликнул он. — Погода как раз располагает по говнам лазить. Заодно и лебедку мою опробуем. Вытащу тебя пару раз — не будешь подкалывать, что лишняя приблуда.

— Смотри, как бы тебя вытаскивать не пришлось, — всерьез разозлился Хунько.

Он последний раз глубоко затянулся и, выбросив окурок, прикрыл окно. Они как раз въехали во двор детдома — здесь, на открытом пространстве, дождь набросился на машину в полную силу. Резко крутанув руль, Хунько с хрустом развернулся на площадке перед крыльцом, заглушил мотор и откинулся на сиденье.

— Давай, — кивнул он в сторону детдома. — Скажи, чтобы там пошевеливались, лясы не точили.

— Может, поближе подъедешь? — поинтересовался председатель. — Дождь ведь!

— Заглушил уже, — пробурчал Хунько, отворачиваясь. — Быстрее добежишь.

Федькин покачал головой, запахнул плащ и выскочил под ливень. Прикрывая голову ладонями, поскакал через двор к крыльцу, влетел под колонны и, отряхнувшись, вошел внутрь.

— Здравия желаю, товарищ председатель!

В холле, за столом, сидел завхоз — Вадим Алексеевич. Он встал навстречу, на ходу протягивая руку.

— Что, охранника так и не нашли? — поинтересовался Федькин.

— Загулял.

За спиной Морозова, на крашенной голубой краской стене красовалась огромная, в несколько листов ватмана, стенгазета. «Наш Дом — наша гордость!» — изгибалась дугой надпись. Наклеенные вкривь и вкось пестрые фотографии иллюстрировали значимые события, стройные колонки текстов были обведены элегантными сердечками.

В холле было сумрачно, горела только лампа на столе. Из длинного коридора доносилась детская разноголосица — видимо, воспитанников загнали домой в связи с непогодой.

— Ну что, наши собрались? — спросил Федькин, прислушавшись.

— Из Совета ветеранов?

— Ну.

— А они завтра поедут! — заявил Морозов.