— Поэтому я и не выбился в люди.
— Если бы в свое время ты меня не отверг, то, может быть, и поступил бы в университет, — злорадно усмехнулась Чжан Хуэй.
— Но ведь ты тогда только-только окончила среднюю школу первой ступени.
— Зато сейчас ты женился вообще на безграмотной.
— Сяовэнь — хорошая девушка.
— А я, что же, плохая?
Не желая сдаваться, Чжан Хуэй игриво ущипнула Ван Чанчи за щеку. Тот отпрянул. Это его машинальное движение неприятно уязвило Чжан Хуэй. Ей показалось, что Ван Чанчи до сих пор ее презирает. Этот заскорузлый, замызганный каменщик презирает ее. Она приперла его к стене и, обхватив его лицо руками, повернула к себе, точно хотела, чтобы он внимательно посмотрел, кто перед ним находится. Ведь перед ним стояла не какая-нибудь деревенская девка, а женщина, у которой было все: стильная укладка, легкий макияж и ароматный шлейф духов. Ее кожа теперь стала белой и нежной, фигура приобрела фактурную стройность. Она носила брендовые вещи, говорила, деликатно извлекая звуки, в ее сумочке были карточки четырех крупнейших банков, при этом на каждой лежали суммы с пятизначными числами. Однако Ван Чанчи, похоже, ослеп. Ничего из перечисленного выше он не увидел и больше напоминал живой труп. Чжан Хуэй подалась вперед, вплотную прижавшись к нему грудью. Это, похоже, привело его в чувство. Им овладела давно забытая животная похоть, тем не менее он пересилил себя. Он задержал дыхание, прямо как в детстве, когда ему приходилось плавать наперегонки, или будто улегся на одну кровать с тестем. Чжан Хуэй потянулась к нему за поцелуем, но он в ответ плотно сжал губы. Тогда она стала его гладить, тут же вызвав в нем спазм возбуждения.
— Неужели ты совсем не хочешь меня? — спросила Чжан Хуэй.
— Хочу, но не могу, — ответил он.
Чжан Хуэй прильнула носом к его груди и глубоко втянула в себя его запах.
— Только твое тело все еще пахнет родными краями.
Ван Чанчи шевельнул ноздрями, но ничего кроме запаха ее пудры не учуял. Продолжая свои поглаживания, Чжан Хуэй приговаривала:
— Здесь горный склон, здесь поле, здесь деревенька Янсивань…
Чуя, что вот-вот сдастся, Ван Чанчи оттолкнул ее и сказал:
— Перестань, у меня нет денег.
Она дала ему легкую пощечину.
— Деревенщина, ты за кого себя принимаешь?
— А сама-то ты кто? — парировал Ван Чанчи.
Чжан Хуэй громко засмеялась.
— Я полностью переродилась.
С этими словами она вынула новенькое удостоверение. Ван Чанчи заметил, что на нем значилась городская прописка. Имя и возраст остались прежними, а вот в строке «Место проживания» значилась улица Цзяньчжэнлу, дом номер восемь.
— Видел? — спросила она. — Так что я теперь горожанка и тебе не чета. Я могу соблазнять тебя бесплатно, потому как сегодня у меня много клиентов и, соответственно, хорошее настроение. Ты думаешь, что я все та же дуреха, которая закончила среднюю школу первой ступени? Это раньше ты мог не считаться со мной, а теперь я могу не считаться с тобой.
— Раз так, зачем ты меня соблазняешь?
— Катись отсюда, — проговорила Чжан Хуэй.
Ван Чанчи ждал в холле отеля до тех пор, пока к нему после работы не спустилась Сяовэнь. Ван Чанчи не терпелось все выяснить прямо здесь и сейчас, но Сяовэнь не дала ему сделать это: она направилась прямиком к выходу из отеля, где тут же тормознула велорикшу. Усевшись внутрь, Ван Чанчи хотел уже было начать разговор, но Сяовэнь уснула у него на плече. Был уже час ночи, когда они вернулись в свою съемную квартиру. Сяовэнь так устала, что, повалившись на подушку, тут же отключилась. Ван Чанчи не терпелось с ней поговорить, но добудиться ее он не смог. Он вытянулся рядом, но в душе у него все клокотало от злости, и пусть глаза его были закрыты, сон не шел. В полузабытьи Ван Чанчи кое-как протянул до рассвета. Когда он отправился на работу, Сяовэнь все еще спала. Тогда он решил перенести разговор на вечер, но за ужином, побоявшись перебить аппетит, все-таки придержал язык за зубами. После ужина Сяовэнь попросила:
— Помой посуду, мне нужно привести себя в порядок.
Ван Чанчи стал мыть посуду, посматривая в сторону Сяовэнь. Она нарядилась во все новое и стала прихорашиваться перед зеркалом, хотя до этого долгое время не пользовалась косметикой.
— Уже поздно, для кого ты красишься?
— Для клиентов, неужели ты не знаешь, что слово клиента — закон?
— На дворе глубокая ночь, тебе разве не тяжело?
— Мне бы хотелось жить легко, но сможешь ли ты содержать меня в одиночку?
— Будешь экономнее — смогу.
— А как же ребенок? Когда малыш появится на свет, деньги будут улетать ежеминутно.
— К тому времени я что-нибудь придумаю.
— Что ты можешь еще придумать, кроме как занять?
— Тут плохо то… что некоторые, занимаясь утробным воспитанием, слушают музыку, а ты массируешь ступни. Вот и подумай, что из этого выйдет?
Сяовэнь бросила на кровать помаду и сказала:
— Отлично, тогда отныне я буду сидеть дома и слушать музыку.
— Вот и правильно, — поддержал Ван Чанчи. — Ни к чему больше утомлять ребенка и обрекать будущее поколение на очередные страдания.
— А как насчет музыки? Ты сможешь мне все это обеспечить? Откуда возьмутся плеер или те же диски?
Ван Чанчи усадил Сяовэнь на кровать, а сам взял низенькую скамеечку и присел рядом, так что живот Сяовэнь оказался прямо перед его лицом. Она вся кипела от гнева. А Ван Чанчи прищелкнул пальцами и произнес:
— Да будет музыка!
Сяовэнь, ничего не понимая, закрутила головой. И тут Ван Чанчи запел. Он пел популярный хит под названием «Лишь бы тебе жилось лучше, чем мне». «Лишь бы тебе жилось лучше, чем мне, все трудности я пережил бы вполне…» — снова и снова повторял он слова песни. Слушая его песнопения, Сяовэнь несколько смягчилась.
— Раньше после ужина ты засыпал мертвецким сном, с чего это сегодня вдруг ожил?
— Это был мой промах, отныне каждый вечер я буду петь для нашего малыша.
— Ты и кормить его будешь своими песнями?
— По крайней мере, так он хотя бы станет умнее.
— Учить его этим сентиментальным соплям ничуть не лучше, чем учить разминать ступни.
— Даже не думай об этом.
С этими словами Ван Чанчи поднялся, запер дверь на замок и прицепил ключ на ремень. Глядя на раскачивающийся на его поясе ключ, Сяовэнь сказала:
— Надо быть совсем дураком, чтобы не разрешать заработать, когда есть такая возможность. Мы просто обречены всю жизнь страдать от бедности.
— Таланты сортируют уже на этапе зародышей. Больше не появляйся в том злачном месте.
