После обеда, в приемные часы, мы отправились в больницу. Я сидела рядом с бабулей, держала ее за руку, говорила о том, как я ее люблю, и умоляла сжать мою ладонь, если она меня слышит.
Сердце ее билось ровно, размеренно попискивал монитор. Однако ответа не было.
Это было тяжелое решение; но все мы согласились, чтобы Райан – после смерти Абигейл он стал для бабушки ближайшим родственником – подписал распоряжение об отказе от реанимации. Смысл документа в том, что не стоит сохранять бабуле жизнь во что бы то ни стало, если ей станет хуже.
Хоть и непонятно, куда уж хуже.
Через два дня заканчивались каникулы, и мне предстояло вернуться в университет. Но я не хотела возвращаться. Учеба утратила для меня всякий интерес; все, чего я хотела – остаться с семьей. С бабулей.
Однако Райан настоял, чтобы я вернулась.
– В таком состоянии она может провести недели и даже месяцы, – говорил он. – И потом, она сама не хотела бы, чтобы ты пропускала занятия. Ты будешь всего в сорока пяти минутах езды от нас. Если что-то произойдет, я сразу тебе позвоню.
В тот же вечер, собирая вещи, я залезла на стул, чтобы достать кое-что с верхней полки шкафа. Давний подарок бабушки на мое одиннадцатилетие. После смерти мамы я уложила его в кедровую шкатулку, под одеяльце из голубого шелка. А теперь решила достать.
Завтра утром, думала я, когда пойду к бабуле попрощаться перед отъездом, возьму его с собой. Ведь очень возможно, что это будет наша с ней последняя встреча.
На следующий день, когда мы собирались в больницу, Кейт вошла на кухню и вдруг нахмурилась.
– Откуда он у тебя?
С этими словами она взяла в руки Буббу, моего голубого плюшевого мишку, которого я вчера достала с верхней полки шкафа и оставила на кухонном столе. Повертела его в руках, проверила, как гнутся лапы, прижалась лицом к его мягкому брюшку и вдохнула запах.
– Старый подарок от бабули, – ответила я.
– А она где его взяла?
Удивленная и даже несколько встревоженная настойчивыми расспросами, я пожала плечами.
– Понятия не имею. Мне тогда было всего одиннадцать лет.
– Ничего не понимаю! – проговорила Кейт, словно про себя. – Как такое может быть?
– О чем ты?
Дверь отворилась: вошел Райан, стряхивая снег с перчаток и ботинок.
– Джип готов, – объявил он. – Можно ехать.
Кейт с Буббой в руках почти бегом бросилась к нему.
– Откуда у вас этот медведь? – спросила она.
Он бросил быстрый взгляд на медведя, затем на меня.
– Это мишка Мариссы.
– Я вчера достала его из шкафа, – объяснила я, вдруг почувствовав странную необходимость оправдываться, – чтобы отвезти бабуле. Это ее подарок, пусть побудет с ней, пока я в отъезде.
– По-моему, отличная мысль, – проговорил Райан.
Прижав Буббу к себе, словно защищаясь, Кейт продолжала:
– А откуда его взяла Глэдис? Мне нужно знать!
– Зачем? – спросила я.
Ответ ее поразил меня, словно удар грома.
– Затем, что этот мишка мой.
Глава шестьдесят третья
– Да таких мишек, должно быть, по всему миру сотни и тысячи! – говорил Райан.
Все мы стояли в прихожей и спорили.
– Только не таких! – ответила Кейт. – Такой медведь один. Его сшила моя мама по выкройке из «Баттерика».
Райан недоверчиво нахмурился.
– Ты уверена? Он у Мариссы уже много лет.
– А перед этим много лет был моим. Да, уверена! Если не верите – давайте вспорем его по боковому шву. В груди у него должно быть красное войлочное сердечко, набитое ватой. Это сердечко я сшила сама, когда мне было шесть лет. Мама говорила, что в нем хранится любовь.
Райан и Кейт умолкли и замерли, пристально глядя друг на друга – так, словно разом подумали об одном и том же.
Но о чем? Этого я никак не могла понять. Как такое возможно?
Я взяла у Кейт Буббу.
– Сейчас принесу ножницы, и мы все узнаем наверняка.
В нижнем ящике стола я нашла коробку со швейными принадлежностями, а в ней миниатюрные портновские ножницы.
– Осторожнее с ним! – попросила Кейт, пока я разглядывала шов на боку Буббы, прикидывая, где лучше сделать надрез.
– Ты его где-то потеряла? – спросил Райан, пока я распарывала шов. – Или вы его продали на благотворительной распродаже?
– Точно не продавали, – ответила Кейт. – В ночь аварии, которая унесла жизни сестры и тети, мишка был со мной. Миа, сестра, привезла его мне в Бостон, чтобы передать моему будущему ребенку. После аварии я его не видела.
– Может быть, кто-то подобрал его на дороге? – Собственные пальцы вдруг показались мне ужасно неловкими, и я передала медведя Кейт. – Лучше ты. Ты знаешь, где искать.
Взяв у меня мишку, она осторожно запустила руку в его набитое ватой нутро и несколько секунд спустя извлекла крошечное красное сердечко, сшитое внахлест крупными неумелыми стежками, явно детской рукой.
Кейт медленно опустилась на диван, прижала Буббу к себе и закрыла глаза.
– Не могу поверить, – тихо, почти шепотом проговорила она. – Я думала, в тот день я потеряла все.
Я присела рядом и положила руку ей на плечо.
– Чудеса какие-то!.. Как он попал ко мне? Где связь?
Долго, как-то очень долго и пристально она смотрела на меня, затем подняла глаза на Райана.
– Можем мы с тобой переговорить наедине?
– Конечно, – ответил он. – Марисса…
– Что? Ах да, конечно. – Я встала. – Посижу пока на кухне.
Примерно через десять минут оба спустились и попросили меня зайти в гостиную. Они сидели рядом на диване.
– Присядь, милая, – попросил Райан. – Я хочу кое о чем тебя спросить.
Глава шестьдесят четвертая
– Что?! Нет, разумеется, мама меня родила, а не удочерила! С чего тебе вообще вздумалось такое спрашивать?
– Прости, – проговорила Кейт. – Понимаю, звучит очень странно. Но тебе сейчас столько же лет, сколько было бы моему ребенку, если бы он родился.
– Он ведь не родился! – возразила я. – Ты сама рассказывала: вы попали в автокатастрофу, и ребенок погиб!
– Да, все эти годы я так и думала. Но мой отец… Господи, теперь я уже ни в чем не уверена! Две недели я пролежала в коме, меня перевезли из Бостона в больницу Бар-Харбора. Что, если отец меня обманул? Он был директором школы, а я забеременела в шестнадцать лет, и это серьезно угрожало его карьере. Я точно знаю: он готов был на все, чтобы скрыть мою беременность… – Она положила Буббу на кофейный столик. – И, знаешь, все эти годы меня не оставляло чувство, что эта история не закончена. Я просто не могла оплакать своего ребенка, успокоиться и жить дальше. Как будто он не умер. Эта мысль преследует меня всю жизнь: где-то он есть, только без меня.
