Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
− Чем отличается действительное объединение нескольких теорий от их простой конъюнкции?
− Почему объединение теорий является эпистемологическим достоинством, а не недостатком?
− Является ли объединение теорий шагом на пути к более глубокому пониманию реальности?
− Действительно ли природа по сути своей настолько проста, чтобы допускать создание объединяющих различные процессы теорий?
− Почему мы так верим в то, что чем в большей степени данная теория объединяет другие теории, тем более она истинна?
Здравый смысл требует признать, что ответить на все поставленные вопросы сразу, в одном исследовании, чрезвычайно трудно и может быть невозможно. Тем не менее мы можем попытаться более четко их поставить, а иногда даже приблизиться к более определенным ответам на них.
Тот же здравый смысл настаивает на том, что если мы не верим в существование Высшего Разума, создавшего на основе простых и единых законов все сущее, включающее не только природные объекты, но и нас самих, то ниоткуда не следует ни то, что такие законы, описывающие глубинные и всеобщие свойства окружающих объектов, действительно существуют.
Равно как и то, что чем более общей является данная научная теория, тем ближе она к истине. В частности, ниоткуда не следует, что Holy Grail современной физики – хокинговская Теория Всего на Свете (Theory of Everything), с единой точки зрения описывающая все четыре фундаментальных взаимодействия, действительно должна существовать. Несмотря на провозглашенные за последнее время успехи в объединении различных фундаментальных взаимодействий – от электрослабой теории Вайнберга – Салама до обнаружения хиггсовского бозона или частицы, «похожей» на него, – наверное, не стоит спешить со сверхоптимистичным выводом о том, что мы к этой теории все более и более приближаемся.
Тем не менее, из всего сказанного выше еще не следует, что мы должны встать на точку зрения «антиунификационистов» (таких как Dupre, Galison и Stump) и отрицать существование как универсальных принципов объединения, так и значимость самого методологического регулятива, с этим процессом связанного (подробнее см. Mamchur, 2010).
В самом деле, как отмечал еще Джеймс Максвелл, «в природе все процессы и явления тесно связаны между собой», поэтому мы можем ожидать, что эти связи и отношения должны отражаться и на содержаниях наших научных теорий. Это означает, что, несмотря на то, что мы не можем требовать от наших теорий приближения к некоему идеалу всеохватывающей единой теории, мы все-таки можем ожидать, в процессе увеличения эмпирического содержания нашего знания, роста согласованности различных теорий между собой. В этом, с нашей точки зрения, и состоит когерентная концепция научной истины, согласующаяся с т.н. «внутренним реализмом» (подробнее см.: Нугаев, 2012). Тогда вполне разумное утверждение о существовании научного прогресса должно состоять в требовании роста объективности встречающихся научных теорий, как это подробно описано самим Максвеллом в статье «Гельмгольц».
Рост объективности научного знания состоит в устранении следов «цементов», связывавших между собой разные части столкнувшихся друг с другом научных теорий, как это имело место, например, во времена Галилея и Ньютона, устранивших, по меткому выражению Максвелла, «следы птолемеевской паутины с неба». Эти «цементы» отражают произвол в выборе средств обобщения одного и того же множества «фактов» при помощи разнообразных теоретических языков. Но, по мере согласования встретившихся теорий, произвол в обобщении различных групп фактов все более и более уменьшается, теоретические языки все более и более взаимопереплетаются и проникают друг в друга, а объективность научного знания в целом – растет.
Хотелось бы еще раз подчеркнуть, что рост объективности научного знания совсем не обязательно должен быть связан с приближением к какому-то Конечному Пределу. Сравниваемые между собой научные картины мира Аристотеля, Ньютона, Эйнштейна, Бора и Виттена совсем не обязательно должны напоминать фотографии одного и того же объекта, сделанные со все увеличивающейся степенью точности. Скорее, они напоминают картины Руанского собора, сделанные импрессионистом Клодом Моне в разное время дня.
В попытке найти золотую середину между Сциллой контекстуализма и Харибдой общего философского анализа может оказаться полезным обращение к опыту социально-гуманитарных наук конца XIX в. Именно тогда, в споре между баденской (П. Наторп) и марбургской (В. Виндельбанд, Г. Коген) школами неокантианства по вопросу существования общих исторических закономерностей Макс Вебер предложил следующий разумный компромисС. Всеобщих законов общественного развития действительно не существует. Но это не означает того, что использовать это понятие бесполезно.
Это означает, что данные всеобщие законы отражают не действительно существующие связи процессов и явлений, а лишь особенности тех моделей, которые мы сконструировали для их описания. Законы-тенденции – это идеальные типы, которые мы конструируем, обобщая какие-то специфические casestudies всего лишь для того, чтобы сравнивать эти ситуации друг с другом. Идеальный тип – это шаблон, который мы вырабатываем для описания отклонения данной ситуации от идеально-типической. Поэтому мы не можем полностью согласиться с утверждением М. Моррисон о том, что «я надеюсь на то, что мое исследование раскроет способы, при помощи которых теоретическое объединение проявляет себя в различных измерениях и в различных контекстах. Это означает, что не существует «единого» подхода к единству – черта, придающая этому процессу иммунитет по отношению к общему анализу» (Morrison, 2000,p. 119).
В силу того, что дать единое, непротиворечивое и приемлемое для всех описание синтеза теорий чрезвычайно сложно (а может быть вообще невозможно), разумным представляется выход, подсказанный исследованиями Макса Вебера (см., например, Вебер, 1989). Надо выбрать проблемную ситуацию, относительно которой большинство экспертов уверено, что она представляет собой своеобразный образец синтеза теорий (первое, что приходит на ум – это, конечно, максвелловский синтез), тщательно исследовать ее, обобщить результаты в виде определенной идеальной модели синтеза и превратить ее особенности в своеобразный шаблон для сопоставления с другими предполагаемыми ситуациями объединения теорий. При помощи этого шаблона можно «замерять» степени отклонения других проблемных ситуаций от максвелловской. Можно также пытаться объяснять причины отклонения рассматриваемых проблемных ситуаций от максвелловского идеального типа за счет рассмотрения или «внешних» факторов, или факторов «внутренних», или их сочетания. Вполне возможно, что прогресс науки может быть связан с вытеснением «максвелловским» идеальным типом всех остальных. Почему бы и нет?
В чем же состоят основные особенности максвелловского синтеза, которые могут представлять интерес и для других случаев объединения?
(1) Хорошо известно, что основная цель, которую ставил перед собой Максвелл в период создания своей теории и которая была выдвинута всем предшествующим ходом развития науки, сводилась к поискам единого способа описания и объяснения различных аспектов электричества и магнетизма. При построении своей синтетической теории Максвелл, как правило, не обращался к экспериментальным данным, а использовал в качестве эмпирического материала теоретические знания предшествующего уровня (подробнее см.: Степин, 1976). Он использовал теоретические модели и законы электростатики (закон Кулона, закон Фарадея для электростатической индукции), магнитостатики и взаимодействия стационарных токов (закон Био-Савара, закон Кулона для магнитных полюсов, закон Ампера), электромагнитной индукции (закон Фарадея), постоянного тока (законы Ома, Джоуля – Ленца).
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
