Воображаю, что творится в голове у Лонана – ведь у меня в руках изображение острова, на поиски которого у него ушли долгие месяцы. Как ответить? Что, если за шифром скрыто нечто страшное или преступное?
– Мне ее передали, давно.
Достаточно безопасная фраза.
– То есть вы сюда доплыли, ориентируясь по карте? – спрашивает Лонан, и я киваю. – Можно?..
Отдать книжку нелегко, но я вручаю ее Лонану, и он принимается изучать руководство. Его взгляд мечется туда-сюда по строкам. Лонан перелистывает страницы, вглядывается в какой-то чертеж и вновь открывает карту. Он хочет что-то сказать, но затем захлопывает книжку, и мой скудный обед тотчас подкатывает к горлу.
– Что там? Что-то страшное, да?..
– Нет, ничего подобного, – произносит Лонан. – Мне очень жаль, но я никак не соображу, о чем идет речь, Иден. Да, это азбука Морзе, и я неплохо ею владею, но в стандартной, международной версии. А шифровка написана американской морзянкой, которой почти никто не пользуется. Автор адресовал послание либо знающему человеку, либо делал заметки для личного пользования.
В моей душе что-то обрывается. Да, отец ведь вполне мог стремиться сохранить данные. Спасти некую тайную часть себя, которая продолжила бы жить после его смерти. Он всегда любит вести дневники.
Но мне мало этого. Я хочу знать об отце все.
– Можно?.. – киваю на книжку. – Она для меня важна.
– А! Прости, – возвращает мне ее Лонан. – Конечно.
В чем заключается «важность» он, к счастью, не уточняет.
Однажды я наберусь смелости и исповедуюсь перед ним. Наверное, он меня выслушает и поймет.
– Спасибо за попытку, – бормочу я, пряча книгу и вместе с ней – собственное разочарование. Необходимо сосредоточиться на том, что происходит здесь и сейчас.
– Нам пора, – говорит Лонан.
– Ты прав, – пытаюсь приготовиться к тому, что случится, когда действие седативного средства завершится. – И что дальше?
Будущее непредсказуемо, но возможность об этом спросить почему-то меня утешает. Дарит крошечную надежду, что день пройдет по плану.
– Продолжим поиск сокровищ. – Сдвинувшись к краю, Лонан цепляется пальцами за трещины в камне, словно прирожденный скалолаз. – Если нас не обнаружат раньше.
42
Когда я впервые открыла книжку, доставшуюся мне в наследство от отца, то сразу прочесала ее в поисках его следов: упавших ресничек, карандашных пометок на превращенных в закладки полосках бумаги, пятен горчицы с тех времен, когда папа использовал руководство по назначению во время походов.
Забавно, я не могла избавиться от мысли, что маленькая желтая книжечка, которая помогала отцу выживать в дикой природе, в конце концов пережила и его самого.
Я искала на потрепанных страницах утешение, запоминала отрывки наизусть – особенно в те дни, когда должна была лакомиться индейкой под клюквенным соусом или пить мятный мокко, разворачивая шуршащие оберткой подарки. Или когда из тортов должны были доставать капающие воском свечи, над которыми загадали желание.
И в другие дни – тоже.
Некоторые страницы давались мне тяжелее – например, о протоклетках и биосинтетике, с кучей формул и многосложных научных терминов, смысл которых сводился к «мы не позволили Венеции уйти под воду, и будущее нашего мира будет развиваться именно этим путем; наша страна должна научиться использовать самовосстанавливающиеся организмы, которые защищают нашу планету».
Эти разделы я читала исключительно из-за отцовских пометок – столь знакомых и родных. Записи он часто делал синими чернилами, но любил и цветные карандаши. «Неон – отрава для моих глаз», – всегда говорил отец. Там, где любой нормальный человек использовал бы маркер, папа пускал в ход карандаши и мягко наводил буквы до тех пор, пока они не начинали буквально светиться.
Я жадно изучала его рисунки – например, тот, что привел нас к острову, – и записи, не имевшие ничего общего с печатным текстом. Выдержка про биосинтетику оказалась набросана поверх секции о физиологии дыхания. Рядом обнаружился рассказ об одном из их первых свиданий с мамой, когда у той выдалась кошмарная неделя. Маминому коту ампутировали два пальца, и он целый день врезался в окружающие предметы из-за защитного конуса. Мама отменила свидание – от пережитого кот пребывал в ужасе, и она слишком за него волновалась, – но через час папа явился к ней на порог с пакетом вкуснейших стейков, ее любимым «Каберне» и букетом пионов. Есть ли у этой истории связь с физиологией дыхания? Нет. Ну, кроме папиных слов, что при каждом взгляде на маму у него захватывало дух.
«Не стоило», – сказала мама.
Почему люди говорят совсем не то, что думают?
«Я сделаю для тебя что угодно», – ответил отец.
Ему удавалось почти все, за что он брался. И он всегда сдерживал обещания.
Я не знаю, почему старенькая книжка – вернее, сохранившийся на ее страницах отец и крупицы мамы, – так греет мне душу. Раньше казалось, она подтверждает, что в нашем мире, где нынче так мало благородства и доброты, по-прежнему встречаются замечательные люди.
Но разве я могу давать себе право на воспоминания, когда все уже разрушено?
Но, наверное, где-то глубоко внутри себя я понимаю, что у отца отняли все – дом, свободу, меня и даже жизнь, – но не сумели отнять доброту.
Может, именно в этом и дело.
Значит, они не сумели забрать абсолютно все.
Но если Лонан не ошибается и Стая действительно насильно превращает людей в шпионов, в оружие, подчиняет их волю себе, то утешения больше нет. Только страх и отчаянная надежда, что папа умер прежде, чем они отработали технологию.
43
– Почему они спят? – спрашивает Алекса, когда мы с Лонаном оказываемся в пещере.
Финнли, Феникс и Касс лежат без сознания на каменном полу.
– Думаю, главный вопрос должен звучать по-другому, – говорит Лонан. – Почему вы не отдыхаете, пока есть возможность?
И Лонан, не удостоив Алексу взглядом, направляется к Хоуп, которая привалилась к дальней стене.
– Как нога?
– Рана чистая. Спасибо. Но… прости, я забыла твою флягу.
– Я бы ее сегодня и прикончил, так что это к лучшему. Если, конечно, травм не прибавится. – Лонан выразительно на меня смотрит, намекая на общие секреты.
Ага, они у нас наверняка есть.
– Прости, – повторяет Хоуп. – Я постараюсь не пораниться снова.
Лонан беспокоится явно не о ней – не она ведь на нас напала, однако умолкает.
Похоже, наши тайны пока остаются за семью замками.
– Тебе не жарко в моей кофте? – спрашиваю я, когда тишина слишком затягивается. Мысли лихорадочно носятся по кругу, я никак не переварю то, что мы обсуждали с Лонаном. – Зачем она тебе? Сейчас страшно жарко.
