— Кто вам это сказал?
— Я знала это еще со времени нашего разговора в парке. А сегодня ваша тетушка поведала мне, что все только этого и ждут от вас.
— А вы не находите, что разумно было бы обсудить это со мной, прежде чем бежать из дому, не попрощавшись?
— Я не могла всего этого… выносить, — прошептала Лариса.
Граф отошел в сторону и посмотрел в окно.
— Я хотел вам многое рассказать, но надеялся, что вы поймете: прежде я должен организовать похороны отца и Жан-Пьера.
— Я понимала, но боялась, вы станете сердиться за то, что я недоглядела за Жан-Пьером. Моя вина в том, что я не удержала его.
— Здесь нет ничьей вины, — уверенно сказал граф. — Кроме того, мы должны быть откровенны друг с другом, Лариса. Мы же оба знали, что у Жан-Пьера не было будущего.
— И вы знали это? — тихо спросила она.
— Одна из многочисленных гувернанток, уволенных отцом за то, что они говорили ему правду, приехала ко мне и, прежде чем покинуть Париж, все рассказала.
— И вы ничего не предприняли?
— А что я мог сделать? Вы не хуже меня знаете, что мой отец был уверен в необыкновенных умственных способностях ребенка. Он бы не послушал мнения целой медицинской комиссии, вздумавшей перечить ему. Что же мог я один?
— Мне очень жаль. Наверное, вам было очень тяжело сознавать, что у вас такой сын?
После паузы граф сказал:
— Жан-Пьер не был моим сыном!
Граф стоял к ней спиной, поэтому Ларисе показалось, что она неправильно расслышала. Затем он повернулся:
— Об этом я тоже хотел вам рассказать, если бы вы были готовы выслушать меня.
— Но… каким образом? Я… не понимаю, — заикаясь, произнесла девушка.
Граф подошел к Ларисе:
— Отец вынудил меня жениться, потому что этот союз был весьма выгодным. У девушки, ставшей моей невестой, тоже не было выбора. В первую брачную ночь она мне сказала, что я ей противен. У нее был любимый человек, и она уже была беременна.
Граф нервной походкой отошел к окну и опять взглянул во двор:
— Я никогда не прикасался к ней!
— Почему же вы не рассказали об этом отцу?
— Вы полагаете, он поверил бы мне? У него был внук, которого он так хотел иметь. Больше его ничто не занимало.
Лариса опустила голову:
— Все это так плохо укладывается в голове.
Граф повернулся к ней:
— Вы еще не оправились после вчерашних событий. Я думал, что вы отдыхаете. Когда я узнал, что вы уехали из замка, то чуть не сошел с ума!
Их взгляды встретились, у обоих перехватило дыхание, стало очевидно, что не нужно ни слов, ни объяснений. Лариса с трудом отвела взгляд и опустилась на стул. Машинально она развязала ленты и сняла шляпу. Граф стоял и любовался игрой света в ее золотых волосах. Затем он тихо спросил:
— Вы до сих пор не сказали мне, зачем вам понадобилось уезжать?
— Мне кажется, я знаю, какого рода предложение вы хотите мне сделать, — отвечала Лариса. — Это может осквернить чистоту тех чувств, которые мы испытываем по отношению друг к другу. Я понимаю, что вам необходимо жениться… по расчету. Наверное, оттого, что я англичанка и у меня несколько иные взгляды, я не в состоянии более находиться рядом с вами или занять в вашем окружении… единственное свободное место.
Девушка говорила, запинаясь, едва слыша собственный голос. Когда она закончила и взглянула на графа, то увидела, что в его взгляде полыхнул недобрый огонь, а вид стал еще более устрашающим, чем был до этого.
— Как вы только могли! — воскликнул он. — Как вы могли даже подумать, объясните мне, что я предложу вам стать моей любовницей! Разве я не говорил, что мое чувство к вам — нечто совершенно особенное? Неужели вы до сих пор не поняли, что я люблю вас так, как не любил ни одну женщину прежде?
Голос его был исполнен гнева. Ларису бросило в дрожь, все ее существо охватило какое-то странное волнение.
— Но французы ведь… не женятся по любви!
И здесь граф впервые за все последнее время улыбнулся:
— У вас готов ответ на все вопросы. — Его голос более не был злым, в нем послышались нотки иронии. — О, моя смешная, маленькая Афродита! Неужели мне нужно объяснять вам, по слогам произнося слова, что французы бывают разные?
Он обнял ее и приподнял со стула.
— Я прошу вас выйти за меня замуж, моя любимая! — произнес он очень тихо.
Ларису била дрожь оттого, что она чувствовала его тело, оттого, что вся комната, как ей показалось, вдруг наполнилась ярким сиянием дня. Внезапно она произнесла:
— Но вы же должны жениться на… деньгах!
— Вы боитесь оказаться замужем за нищим?
— Конечно, нет!
— И вы согласны жить в Вальмоне без умопомрачительных приемов, роскошных туалетов и баснословно дорогих украшений?
— Все это нужно только для того, чтобы нравиться вам. Я не знаю ничего прекраснее на свете, чем жить вместе с вами в Вальмоне!
Наклонив голову, он нашел ее губы. Лариса хотела было отстранить его, как вдруг комната закружилась и поплыла, она вновь испытала невероятное блаженство поцелуя, уже знакомое ей по первому опыту, тогда, по дороге в Вальмон. Теперь они уносились не в звездное небо, но к самому солнцу. Она хотела только одного: теснее, как можно теснее прижаться к нему. Наконец он поднял голову и посмотрел ей в лицо, в ее сияющие глаза, на ее влажные, подрагивающие губы.
— Я люблю вас! — сказал он. — Я люблю вас, и все остальное для меня ничего не значит!
— Вам не следовало ехать сюда за мной. У вас так много дел в замке, съезжается родня.
— Разве это что-нибудь значит по сравнению с тем, что я мог потерять вас? Вы знаете, моя любимая, что я вас больше никогда и никуда не отпущу?
Он увидел радость в ее глазах. Лариса спрятала лицо у него на плече.
— А как же винный завод, новое оборудование для ферм? Вы про это забыли? — пробормотала она.
— Я уже купил завод! А новое оборудование вы поможете мне заказать на следующей неделе.
Лариса подняла голову и изумленно посмотрела на него.
— Я очень богатый человек, дорогая моя. Но если бы я был беден, вы все равно были бы со мной.
— Но… как? — спросила Лариса.
— Отец экономил каждый франк, вот деньги и скопились. Не понимаю, почему он постоянно жаловался на финансовые затруднения. Дед оставил весьма солидный капитал, который невозможно было так быстро истратить. Теперь хватит для осуществления всего, что я задумал. У вас будут и прекрасные туалеты, и достойные драгоценности.
Лариса, затаив дыхание, спросила:
