– Помолим же Господа, чада мои, во искупление грехов наших!..
Площадь молилась и плакала. Текли слезы и по Ивановым щекам. То были слезы умиления и гордости за то, что и он по мере сил своих служит делу торжества Москвы…
…На следующий день сломленный князь Борис послал к великому князю Дмитрию своих послов, повестив об этом игумена Дионисия и московских священников.
Еще будет тайное пакощенье Василия Кирдяпы, перенявшего этих послов под Владимиром. Еще будет схождение ратей, московско-суздальской и нижегородской, завершившееся, к счастью, без обнажения мечей. Но нравственный урок, данный Борису Алексием и Сергием, привел-таки к тому, что князь Борис перебрался в Городец, передав Нижний Дмитрию…
Глава 9
Стоя наверху воротной башни, Василий Кирдяпа долго смотрел вслед дружине дяди Бориса, покидающей Нижний Новгород. Ветер с Волги ерошил длинные волосы, играл полами незастегнутого кафтана, разгонял уже надоевшую этим летом жару и сушь. Дерево на заборолах давно забыло про капли дождя и, казалось, всеми трещинками своими взывало о глотке воды. Брат Семен стоял рядом, машинально отколупывая щепку за щепкой.
– Ну, вот, братик, и переехали мы в свое царство-государство, – негромко произнес Кирдяпа. – Все довольны, все радостны. Дуська скоро великой княгиней станет. Одни мы с тобой, как два яйца вареных – шелуши и глотай! Стойно дядьке Дмитрию Ногтю безудельными до смерти отца жить будем!
– Тятя еще крепок… – бормотнул Семен.
– Телом крепок, а умом слаб! Лишил нас с тобою права на стол великий, лизоблюд московский! Попу себя вокруг пальца обвести дал да мальцу несмышленому.
– А что отцу еще оставалось делать? Сила-то за ними… – повернулся к брату Семен.
– Что?!! Да драться за себя и нас! Союзных искать в драке этой! Так юшку московитам пускать, чтоб их при имени князя Суздальского уже тошнить начинало! Чтоб ночью мы им снились, и в поту холодном Алексий и Дмитрий просыпались!
– Ха! Попробовали ж князья соединиться, а что вышло? Уделы свои только потеряли.
Василий обернулся. Рядом никого больше не было.
– Так ведь не с чахлыми ростовской и галичской дружинами надо было сливаться! Сильных в союзные себе искать завсегда надобно! Того же Святослава Ивановича Смоленского, он Москве не дружен.
– Ха, может, еще и Ольгерду Литовскому в ноги поклониться? С язычником покумиться?
Василий пристально глянул на брата.
– Ну… во-первых, Ольгерд крещеный. Под ним русских, почитай, поболее, чем литвинов, уже собралось. А во-вторых…
Василий рывком вытащил из-за пазухи большой серебряный нательный крест:
– Поклянись на распятье, что все промеж нас останется.
– Всё – это что? – прищурился Семен.
– А то, что мы князю московскому мстить теперь будем до конца дней своих, брат! Ненавижу я его лютой ненавистью. Да и тебе тоже любить его не за что, проклятого!
Семен помедлил, затем перекрестился и поцеловал крест. То же проделал и старший брат.
– Про Литву – это ты хорошо напомнил. Действительно, кроме Ольгерда ноне Москве противостоять некому. В Орде невесть что творится. Мамай руку Москвы держит. А Ольгерд вон и Мамая начал по Днепру укорачивать. К нему я и поеду! Отцу скажу, что в Новгород Великий правлюсь, с Александром Абакумовичем супротив ушкуйников перебаять хочу.
– И чем же ты Великому князю Литовскому за помощь его заплатить хочешь? Ни земель, ни казны, ни власти у нас ведь нет, братик!
– А услугой союзной… – понизил голос Василий.
Он также отщипнул от бревна кусочек дерева, растер его в руках и серой пылью выпустил из пальцев.
– Зришь? Сушь уже второй месяц стоит! Не приведи Господь, искра попадет, знатный костер получится!..
Семен даже отшатнулся. Василий испытующе окинул брата взором с ног до головы:
– Что? Мстить только на словах сладко? А дойди до дела – в кусты?
– Да нет… неожиданно как-то… сроду такого не делал…
– А тебе и делать ничего не надо, братуха! Найди только мужиков лихих, что за серебро и мать родную продадут! Пусть едут в Москву, пусть дождутся ночки ветреной, пусть петуха красного выпустят в самом Кремнике. А он уж дальше сам кукарекать будет!! Ну, возможешь?!
Глаза Кирдяпы сверлили, словно бурава. Семен никак не мог набрать полную грудь воздуха, что-то словно сдавило сердце. Наконец, лишь молча кивнул, глядя на Волгу.
– Ну вот и ладно. Ищи пока мужиков, трех, я думаю, достанет! А как я отъеду, так и их отсылай. Погреем великого князя нашего перед свадебкою…
…О страшном московском пожаре, начавшемся возле церкви Всех Святых и дочиста слизнувшем как деревянный Кремль, так и пригород, Сергий Радонежский узнал в Троице. Заезжавшие с дарами очевидцы рассказывали о бревнах, летавших от жара и бешеной тяги словно щепки. О каменных церквях, что трескались, не выдерживая пекла. О многих десятках христиан, не успевших добраться до ворот Кремля. О воде в пристенных рвах, что кипела и бурлила, выбрасывая вареную рыбу и лягушек. Такого пожара город с более чем двухвековой летописной историей еще не ведал. Для княжества, с четырех сторон окруженного недругами и только-только начавшего вновь совокуплять силы после страшного мора, во второй раз за десять лет обезлюдившего земли, это был страшный удар!
«Господи, вразуми раба твоего грешного, за что кару сию нам послал?!»
Сергий встал на немую молитву и простоял на коленях долгих полтора часа. А утром один пешком отправился в Переяславль.
Митрополит Алексий пребывал в этом городе. В последнее время город на Плещеевом озере сделался негласной духовной столицей Руси. Сергий Радонежский застал владыку в Горицком монастыре.
– Вот ведь горе-то какое, брат Сергий! – благословив монаха, пожаловался Алексий. – Бич Божий…
– То благодать Божия! – медленно ответил старец. – Господь нам знак и волю свою явил, владыка!
Митрополит вздрогнул. Взяв гостя за плечи, пристально всмотрелся в его голубые глаза.
– Знак?!! Тебе было видение, Сергий?! Ответствуй, не томи!
– Литва…
– Литва?
– Москва – сердце страны, владыка. Руси Залесной нужно другое сердце! Каменное!! Срочно нужно…
Алексий долго стоял безмолвно. Лицо его все более светлело, словно на него легли лучи солнца. Наконец широко перекрестился и прошептал:
– Спасибо, Сергий! Утишил ты сердце мое, прояснил разум! Да, конечно, Москве срочно нужен каменный Кремник! Завтра же в Москву выезжаю.
Спустя седмицу в княжеском загородном тереме на Воробьевых горах собралась большая дума. Великий князь уже имел до этого с митрополитом долгую беседу и проникся необходимостью тратить свою казну на непривычную для русичей крепостную стройку. Теперь нужно было убедить в этом и бояр.
