Джулия Гранет подвинула телефон ближе, легко нажала на кнопку.
– И какие последние новости? – спросила она.
– Он, судя по всему будет оправдан, – голос Джека Харрисона, ведущего колонку светской хроники в «Нью-Йорк Таймс», звучал приглушенно. – Неопровержимых улик нет, история запутанная, потерпевшая признана недееспособной. Бриллианты-то у него нашли, но ему удалось доказать, что в доме он появился практически вместе с полицией. Не очень убедительно, но… Выйдет сухим из воды. Отделается легким испугом, как говорят в таких случаях.
– Ну, легким испугом вряд ли. Большие скандалы плохо отражаются на карьере. Столько всего пишут о нем сейчас. Письма эти дурацкие, постоянные романы… – Джулия помолчала, улыбнувшись про себя. – Думаю, блистательный Дэвид Луччи в Нью-Йорке даст концерт очень нескоро. Если вообще будет теперь дирижировать. Музыканты, в доме которых находят драгоценности в пять миллионов долларов при столь сомнительных обстоятельствах – это знаешь ли… К счастью, они не так часто встречаются. Угораздило его, конечно. Но – поделом, нельзя так легко относиться к женщинам.
– Закончу текст и позвоню сразу же. Я думаю, как обычно – в «Опии», о’кей?
Джулия положила трубку и встала из-за стола. Посмотрела в окно, задумчиво теребя тонкую золотую цепочку на шее. Вид из ее кабинета открывался роскошный, суета Манхэттэна действовала бодряще.
Джулия взъерошила короткие волосы и снова села за стол. Она поняла, какой должна быть эта статья. Пальцы привычно забегали по клавиатуре компьютера, на экране появился заголовок.
XV
Линда входила в ритм, постепенно проникаясь музыкой, ее глаза загорались. Она доставала новые и новые тарелки, сковородки, половники, миксеры; все, что могла найти – инструменты выдавали фантастические ритмы. Сначала неуверенно, но постепенно увлекшись и войдя в раж, она творила шоу на кухне родительского дома. Деревянный пол сообщал ей о мелодических изменениях басов. Шея, щеки и лоб ловили верхние звуки. Ритм Линды переливами то вторгался в музыкальную ткань, то существовал параллельно – в иной, эхом отзывающейся плоскости.
Перкуссионистка Линда Макдорманд была феноменальна.
– Папа, ты слышишь? – кричала она с восторгом. – У меня получается! Получается!
– Да, дочка. У тебя получается. Я горжусь тобой. Я люблю тебя, – слышала она слова Джона в ответ.
Линда продолжала свой неистовый концерт, когда к вечеру следующего дня Жакоб, изнемогший от волнения и дурных предчувствий, нашел ее в родительском доме. Совершенно ополоумевшую, босую, окруженную осколками посуды, бьющую по всем поверхностям кухонных столов и плит, удары сыпались в такт ревущим записям «The Beatles».
Грохот стоял невероятный. С торжествующим блеском в глазах Линда постоянно и очень громко обращалась к воображаемому отцу, беседуя с ним и только с ним.
Жакоб попытался приблизиться к Линде, говорить с ней, но попытки сбить ее с ритма остались безуспешными. Она даже не повернулась в его сторону.
Ему стало страшно. Обойдя дом, он нашел окровавленные тела в спальне наверху.
Полиция приехала быстро. Линду допрашивали, но она ничего не слышала. Никого узнавала, глядя прямо перед собой очарованным взором. Она продолжала говорить со своим отцом.
Ее увезли на специальной машине скорой помощи. Медицинское заключение о полной невменяемости знаменитой перкуссионистки было подписано быстро, двух недель не прошло.
Жакоб, в отсутствие прямых наследников сделавшийся единственным и полноправным опекуном Линды Макдорманд, выхлопотал, чтобы психиатрическая лечебница, в которую ее направили из тюремного больничного изолятора, была приличной.
***
Застывшая на экране Линда, крупный план. Безумные глаза, и звуки, которые теперь слышит она одна. Только музыка была для нее убежищем, она ничего не понимала в людях, если бы не увлечение талантливым ловеласом – была бы счастлива? Как, интересно, Таечка объяснит, почему ее затолкали в трансфер навсегда? Или намереваются «изучать исходник, фанатички нас тоже устраивают» – Арина будто услышала Таечкин голос, но источник звука неопределим.
Линда хотела одного – быть хоть кем-то любимой! Но любила – как и все, что она делала – фанатично, ее реальность ничего общего не имела с реальностью тех, кто ее окружает. Печальная история, еще одна история любви, которая свела на нет все ее успехи и достижения. Встревоженная безумная птица, лицо ее уже исчезло – с экраном вместе, но запомнилось крепко. И фотографироваться она не умела – не к месту подумалось. Арина – профессионально фотогенична, она это знала твердо. Да и как можно в кадре работать, не умея, при необходимости, соорудить уверенный взгляд. Победительный, и все верят, что ты на самом деле преодолеешь любые препятствия, а постепенно ты и сама начинаешь в это верить, твердо.
Вот так же и Арина металась по городам, оказалась в Нью—Йорке, ведь как здорово все начиналось! В нью-йоркской компании ABC6 она предстала перед Стивеном Нэшем, обезоружив его именно этим злополучным взглядом, всепобеждающим. Правда, есть тонкость – таким образом лучше на телезрителей смотреть, в жизни он не столько привлекает, сколько провоцирует – почти каждому охота проверить, как долго она сможет стойку держать. Холодно ли тебе девица, холодно ли тебе, красная? И стиснув зубы, твердишь: нет, я в полном порядке. Как бы ни изощрялись твои коллеги, какие бы проверочные тесты (вот слово Таечкино привязалось, поди ж ты!) не придумывали – ты готова, тебе сам черт не брат. Улыбка, еще улыбка – огонь! Который ты на себя сама и вызвала.
