Дверь за спиной у Сэм открылась, она вздрогнула, потом услышала голос Бамфорда О’Коннелла, чуть более мягкий, чем обычно, да и ирландский акцент почти не чувствовался:
– Добрый день, Сэм. Прошу.
На психиатре были строгий костюм а-ля принц Уэльский и такие же строгие очки в черепаховой оправе. Эксцентрически одетый весельчак, который сидел рядом с ней за обедом, превратился в солидного человека, авторитетного специалиста. От Бамфорда, которого Сэм знала, остались только щегольской пробор и слишком длинные волосы. Почему-то эти изменения странным образом утешили Сэм, словно бы таким образом между нею и ее старым приятелем Бамфордом установилась некоторая дистанция.
Он закрыл тяжелую, обитую толстыми панелями надежную дверь. Щелкнул замок, и внезапно воцарившаяся тишина слегка напугала Сэм. Она подумала, что кабинет, наверное, звуконепроницаемый. Как глаза постепенно приспосабливаются видеть в темноте, так и уши ее сейчас медленно адаптировались к тишине, которую лишь слегка нарушали шум автомобиля, ехавшего по влажной Харли-стрит тремя этажами ниже, и тихое мерное гудение вмонтированного в стену газового обогревателя.
Кабинет был аккуратный, изящный, просторный: стол красного дерева, дубовый книжный шкаф, два удобных кресла в псевдовикторианском стиле, шезлонг, а на стене – большая картина, на которой было изображено нечто, напоминающее примятые дождем стебли ревеня.
– Садись, Сэм. – Он показал на одно из кресел. – Хочу еще раз поблагодарить тебя за тот вечер на прошлой неделе. Мы замечательно провели время.
– Спасибо. Я была очень рада видеть вас обоих. Харриет хорошо выглядит.
Бамфорд сидел за своим столом в раме окна на фоне крыш, серого неба и струй дождя, сильного, непрекращающегося дождя, – типичный лондонский пейзаж. Он чуть подтянул рукава пиджака, и Сэм увидела изящные часы на ремешке из крокодиловой кожи и стильные сапфировые запонки.
– Так чему я обязан такой честью?
– Мне нужна помощь… совет. Профессиональный совет. Я заплачу тебе за консультацию.
– Не выдумывай, ни о каких деньгах и речи быть не может.
– Пожалуйста, Бамфорд, прошу тебя, позволь мне заплатить.
– И слышать об этом не хочу. И вообще, я не должен тебя принимать без направления твоего лечащего врача. – Он подмигнул. – Ладно, слушаю внимательно.
Она посмотрела на ковер, дорогой, чистой шерсти, с изображением грибов, потом подняла на него взгляд:
– Помнишь, мы говорили за обедом… о снах… о предчувствиях?
– Про авиакатастрофу в Болгарии, – кивнул он. – Ты сказала, что она тебе приснилась.
– Да. – Сэм помолчала, посмотрела на лампу, свешивавшуюся с потолка, и ощутила дуновение холодного воздуха. – А потом я видела еще один сон. – Она снова бросила взгляд на лампу. – И он тоже сбылся. В эти выходные…
Бамфорд чуть наклонил голову, переплел пальцы.
– Расскажи мне все подробно.
Она пересказала ему оба сна – про авиакатастрофу и про кукольный театр, когда Панч появился в черной балаклаве и с дробовиком, а потом поведала о том, что случилось на следующий день. Врач сидел молча и смотрел на нее так внимательно, что Сэм стало не по себе. Он, казалось, читал выражение ее лица, как иные читают текст, написанный мелким шрифтом на страховом полисе.
– Эта черная балаклава, которая присутствовала в обоих снах, она вызывает у тебя какие-то ассоциации?
Сэм подумала несколько секунд, кивнула.
– И какие?
Она посмотрела на свои пальцы.
– Это связано с детством. Я… это долгая история.
Бамфорд ободряюще улыбнулся:
– Мы никуда не торопимся.
– У нас в деревне был один парень, – начала Сэм. – Таких обычно называют деревенскими дурачками, да вот только ничего забавного в нем не было. Он был гадкий… злобный, мерзкий. Жил с матерью в фермерском доме неподалеку. Жутковатое было место – большой дом, стоявший на отшибе. Сколько себя помню, вечно ходили слухи, что там происходят всякие странные вещи.
– Какие именно?
– Ну, не знаю. Черная магия – что-то в этом роде. Его мать была, я думаю… кем-то вроде ведьмы. Она была иностранка. Мои тетушка и дядюшка иногда говорили о ней, и… В общем, ходили слухи, что она якобы была любовницей немецкого колдуна, который участвовал в ритуальных убийствах, и родила от него Вынималу, но… – Сэм пожала плечами. – Сам знаешь, чего только люди не придумают, тем более в деревне. Правда, женщина эта и в самом деле была странная. Эти двое жили как отшельники, ни с кем не общались. На той ферме происходили непонятные вещи. Много лет спустя моя подружка, которая жила по соседству, сказала, что у ведьмы якобы были кровосмесительные отношения с родным сыном. Понятия не имею, откуда ей это стало известно. – Сэм улыбнулась. – В сельской местности обожают сплетни. Так или иначе, эта женщина забеременела, уж не знаю от кого, и у нее родилась дочь, которую никто никогда не видел. Неизвестно, чем эти странные люди там занимались. Местные жители рассказывали об оргиях, кровавых ритуалах и еще бог знает о чем. Все родители в деревне строго-настрого наказывали детям держаться подальше от этого места. Тот дом на отшибе навевал страх. Я до сих пор отчетливо это помню. Время от времени у нас исчезали домашние животные – собаки, кошки, – и всегда говорили, что это дело рук Вынималы.
– Кого?
– Вынималы – это его прозвище. Один глаз у него был стеклянный, и он его то вынимал, то вставлял обратно. Ходил по главной улице и, как увидит кого-нибудь, вынимает глаз и размахивает им. Пустая глазница была красная, даже багровая, и ресницы загибались внутрь. – Сэм посмотрела на О’Коннелла, но тот никак не реагировал, слушал бесстрастно. – Иногда Вынимала вставлял в глазницу маленькую луковицу. Достанет ее оттуда, помашет перед кем-нибудь, а потом разжует и выплюнет.
О’Коннелл чуть нахмурился.
– Никто не знал, как Вынимала потерял глаз. Ходили слухи, что его якобы выцарапал кот, которого он мучил, но мне кажется, парень, скорее, попал в какую-нибудь аварию. Так вот, говорили, что он был садист: ловил домашних животных, а потом мучил их и убивал. После его смерти мать куда-то уехала, а сад перекопали. Там обнаружилось настоящее кладбище.
– А сколько лет было этому типу, когда он умер?
– Двадцать с небольшим, кажется. У него имелось и еще одно увечье. На правой руке всего два пальца – большой и мизинец; рука была высохшая, жуткая такая, почти как клешня.
– Последствие несчастного случая?
– Не знаю, думаю, он таким родился.
– И отчего же этот Вынимала умер?
«С тех пор прошло много лет, – подумала Сэм. – И за все это время я никому ничего не говорила. Ни слова. Страх был так силен, что я не рассказывала правду даже Ричарду. Боялась… боялась, что если вдруг скажу, то кошмар вернется».
Сэм чувствовала, как что-то надвигается на нее: тень, похожая на облако, или волна, набирающая силу у нее за спиной. Ее пробрала дрожь, она снова посмотрела на О’Коннелла. Тот поощрительно кивнул, и Сэм сказала:
