Когда появляется на повороте лесной дороги дом, окруженный лесом, темный и одинокий, им овладевает смутное предчувствие. Он не находит причин стиснувшей его тревоги. В этот вечер он не сопровождает Роксанну в ее спальню, но остается в гостиной, составив компанию коту, который тоже необычно возбужден.
Со двора доносились голоса. Роксанна взяла свою «беретту», которую с некоторых пор хранила в буфете, подошла к двери и открыла ее, подняв оружие. Сперва она никого не увидела, но у крыльца стоял мотоцикл, несмотря на ранний час. Странная, явно самодельная машина с нарисованными костями, которые выглядели человеческими. Не успела она захлопнуть дверь, как мощная рука с татуировкой возникла перед ее лицом, держа пистолет. Рука принадлежала высоченному мужчине с бритой головой и лицом тоже в татуировках. Прикладом он выбил «беретту» из руки Роксанны и втолкнул ее внутрь. За ним следовал еще один человек, маленький и хлипкий. Они вошли в кухню и заставили Роксанну сесть.
– Мы хотим только поесть и отдохнуть немного, дамочка, – сказал высокий. – А потом снова в путь. Но у нас бензин кончился…
– У меня его нет, – с презрением ответила Роксанна. – Да и машины нет.
– Очень жаль… Ладно, хватит нам и хорошей жратвы. Верно, Фреди?
Тот, кого звали Фреди, энергично покивал в ответ и облизнул губы огромным языком.
– Фреди голоден. Надо ему быстро чем-нибудь подкрепиться. Видишь, какой он худой?
Под взглядом двух мужчин Роксанна приготовила сушеную свинину, консервированную свеклу и картофель. Бритый великан по-прежнему держал ее на мушке. Стелла сегодня ночевала у Марселя и Лизетты. Она должна была вернуться до полудня. Машинально стряпая, Роксанна не могла думать ни о чем, кроме дочери. Она все бы отдала, лишь бы малышка осталась там, где была. Но вдруг ей пришло в голову, что эти двое не одни, что их спутники могут сейчас терроризировать хутор. Она не посмела ни о чем их спросить, боясь вызвать вспышку гнева. Тот, кого звали Фреди, клевал носом и уснул до того, как еда была подана. Другой по-прежнему внимателен, но гримаса время от времени искажает его черты, а на висках выступает пот. Он, должно быть, ранен или болен. Впервые, с тех пор как она живет с дочерью, Роксанне страшно за нее. Она дрожит, нарезая хлеб.
Фреди спит с открытым ртом и начинает храпеть. Второй, заметив это, тихонько толкает его локтем. Этот Бритый – настоящий Геркулес, в нем кипит злая сила. Роксанна сразу это почувствовала. Этот человек тем опаснее, что он в отчаянии. Роксанна ставит тарелки на стол, садится. Мужчины едят с жадностью, как будто крошки во рту не держали несколько дней. Но Бритый по-прежнему держит в свободной руке пистолет, направленный на Роксанну. Гримасы боли на его лице стали чаще. Он очень много пьет. Его грызет не Эбола; Роксанне слишком хорошо знакомы симптомы болезни, чтобы она их не распознала. Она рассматривает татуировки на голом черепе: лицо старой женщины покрывает его от макушки до лба; по обеим сторонам этого бледного овала раскинулись два крыла до самой шеи. На обеих руках тянется процессия страждущих, человеческие фигуры в разных позах, выражающих горе, панику, тревогу. Роксанна видела немало татуировок, но не встречала столь художественно выполненного изобразительного ряда. Это похоже на картины фламандских примитивистов, изображающие Страшный суд; вот только на коже Бритого нет и следа праведников, которых ждет вечное блаженство; только проклятые…
После еды Бритый приковал Роксанну наручниками к батарее, заставив сесть на пол. Двое мужчин идут в гостиную. В кухню заглядывает кот. Он трется, мурлыча, о ноги Роксанны, потом садится и заглядывает ей в глаза. Что делает его хозяйка в этом углу, где нет ничего интересного? Роксанна отвечает на его взгляд. Если бы она могла превратить Мурлыку в пса. Или в дракона; в кого-нибудь, готового пожертвовать собой или обладающего смертоносной силой. Мурлыка, конечно, заметил необычную позу Роксанны; он тоже чувствует нависшую угрозу; возможно, он видел, как вошли два молодчика, и поостерегся следовать за ними. Мурлыка смотрит на Роксанну с каким-то скорбным сочувствием. Тихонько мяукнув, он выходит, как вошел.
«Беретта» лежит на буфете, до нее не дотянуться. Она и так знает: «он» не может ей помочь. Это не в его силах. Он может думать с ней, мечтать с ней, вспоминать, окутывать ее своим присутствием. Но не может материализоваться и отправить этих типов на тот свет. Она снова думает о дочери. Почему ее нет? Роксанна вынуждена надеяться, что она не зайдет в дом. Парни позаботились спрятать свой дурацкий мотоцикл в сарае; значит, Стелла не встревожится при виде его и не решит вернуться в деревню.
Если эти двое убьют ее сейчас, Роксанна так и не поговорит со Стеллой… Ей плевать, что она умрет, но ей надо увидеть дочь в последний раз, обнять ее и крепко прижать к себе. Она должна ей сказать. Что она жалеет, что обращалась с ней сурово и холодно, никогда не подтыкала ей одеяло, оставляла ее одну все эти долгие дни, когда глушила себя ксиноном и сливовой… Сказать ей, что не должна была покидать ее в младенчестве. И еще – что она находит ее красивой, и умной, и такой своеобразной. И что ее пироги изумительны, и что она чудесно танцует. Она должна ей сказать… что она ее любит. После этого ей будет все равно.
Но слишком поздно, бедная моя Рокси! Надо было думать раньше. Неужели ты думаешь, что можно загладить в нескольких словах зло, причиненное годами? Нет, так нельзя. Если ты мерзкая, нарциссическая, маниакально-депрессивная эгоистка, то так и кончишь, переполненная угрызениями совести и стыдом. Все, что ты можешь сделать, вместо того, чтобы ныть, – поднять зад, чтобы выбраться из этого дерьма и отправить двух ублюдков ad patres[28].
Бритый вошел в кухню, потирая голову. Он проспал с добрый час. Он потел еще обильнее и припадал на левую ногу. Сев за стол, он залпом выпил стакан воды.
– Тебе нравится моя татуировка? – спросил он, лихорадочно блестя глазами.
– Очень, – ответила Роксанна. – Это произведение искусства.
– Произведение искусства, точно. Произведение художника, который заплатил за это жизнью.
И он хихикнул. Роксанна поняла, что откровенничать он не собирается.
– И что это изображает?
Бритый приосанился с торжественным видом.
– Так это она, Смерть.
– Чья смерть?
– Ничья, – прогремел он, – Смерть, так ее зовут. Это ее имя! А они – это избранные, – продолжал он с детской гордостью.
– Я думала, это проклятые… – отважилась Роксанна.
– Ну уж нет! – рявкнул он. – Они избранные, потому что идут в Небытие. Они познают Небытие и Забвение, двух братьев Смерти; это будет конец всему, всему святому трепету, вот; но они печальны, потому что еще не понимают, как им повезло. Ты видала кого-нибудь, кто был бы рад умереть, а? Я – нет. Все, кого я стер с лица земли, можно сказать, хандрили. Как они, – добавил он, показав на процессию на своей руке.
Опять одержимый, каких тьмы были в городе. Но этот был другого сорта. Его вера не была окрашена педантским интеллектуализмом, как у Всадников Апокалипсиса, и могла потягаться в убожестве со спекулятивным исламом, пересмотренным фундаменталистами.
