– Вам он не понадобится, мисс, – сказал детектив и сел на пассажирское сиденье. – Вас ни в чем не обвиняют. Мы отвезем вас в отделение и спросим, что вам известно о вашем друге, мистере Рэнсоме.
– Я уверена, что он не мог бы ни при каких обстоятельствах убить человека.
Взгляд детектива был грустным, как у кокер-спаниеля.
– Значит, вы недостаточно хорошо знаете и его, и обстоятельства.
Глава 13
Уже звонили церковные колокола, но в участке никто так и не удосужился заняться Тесс. Ее оставили в комнате, не под арестом, но и не на свободе – снаружи у двери выставили офицера. Вот она оказалась в знаменитом «ящике», известном каждому балтиморцу с тех пор, как «Убойный отдел» стал официальной религией города. Оставшуюся часть ночи она провела на пластиковом стуле. Тело отчаянно пыталось поспать, но разум ему отказывал – этим они напоминали немолодую семейную пару. Возмущенный разум, страдающий бессонницей, каждый раз толкал тело в бок, едва оно начинало засыпать, и шипел: «Как ты можешь спать в такое время?» В ответ тело устало просило его о положенном отдыхе, мотивируя тем, что обоим необходимо немного отдохнуть. И все это ночь напролет.
Когда в комнату вошел мужчина с бумажным пакетом и парой пластиковых стаканчиков с кофе, Тесс уже почти сошла с ума от усталости. Это был полицейский в штатском с печальными глазами, который прибыл позже всех, а потом ехал в машине вместе с ней. Она вспомнила, что он выглядел сердитым или обеспокоенным, но это могло быть частью ее полусна.
– Детектив Эл Гусман, – сказал он. – Убойный отдел. А вы, судя по вашим многочисленным документам, Тереза Монаган.
Услышав свое полное имя, она кивнула. Ей не хотелось утруждать себя произношением слов, пока в этом не возникнет явной необходимости. Кофе оказался черным и горьким – Тесс любила со сливками, но сейчас кофеин был необходим в любом виде, и она стала пить маленькими глотками. Ну и дрянь. В пакете оказалось «слоновье ухо». Она отломила несколько кусочков и бросила в кофе, чтобы хоть как-то подсластить. Гусман смотрел ласково, как мать смотрит на привередливого ребенка.
– Прошу прощения за случившееся ночью, – произнес он. – Но, боюсь, вы стали жертвой непредвиденного стечения обстоятельств. Оказались не в том месте не в то время. И не с тем парнем.
В ответ она пожала плечами.
– Вы знали Эда Рэнсома до того, как приехали в Техас, или это ваш… э-э… новый друг? Можете смело сказать. Законодательством не запрещается иметь связи с плохими людьми. На всех женщин, виновных в этом, не хватило бы тюрем.
Пошловато, но он улыбнулся так, словно прекрасно понимал пошловатость своей фразы. Тесс почувствовала, что начинает понемногу отходить. Гусмана нельзя было назвать симпатичным: фигура с узкими плечами и большим животом напоминала баклажан. Но лицо казалось таким добрым, что ему так и хотелось довериться и признаться. Эти большие карие глаза и ухоженные усы, формой повторяющие очертания добродушного грустноватого рта. Наверное, если она расскажет ему все, что знает, ей разрешат уйти и поспать. Она с тоской подумала о мотеле «Ла Касита» и вспомнила, что Эсски осталась там одна. Может, ей хотя бы разрешат позвонить миссис Нгуен и сказать, чтобы та покормила собаку и попросила какую-нибудь проститутку выгулять ее. Как же ей сейчас хотелось забраться в постель вместе с Эсски!
Но то, что было лучше всего для Тесс, необязательно было хорошо для Ворона.
– Я частный детектив, что вам уже, по-видимому, известно, если вы успели залезть в мой бумажник. Ворон… Эд Рэнсом – мой старый друг. Мой старый парень.
Ничего особенного, если вспомнить, в каком виде их застала полиция. Coitus interruptus[134] с участием спецназа. Вот форма контроля над рождаемостью, эффективная на все сто.
– Его родители попросили меня найти его, что я и сделала. Вот и все.
– По-моему, далеко не все, – сказал Гусман. Он помолчал, глядя на Тесс своими большими карими глазами с грустной улыбкой. Видимо, рассчитывал, что тишина заставит задержанную нервничать. Как бы она ни была изнурена, не восхититься его приемчиками не могла.
– Очень вкусно, – сказала она. – «Слоновье ухо». Лучшее, что я ела.
Гусман спокойно поддержал отклонение от темы:
– Это от Марио, с Эль Меркадо. Вы там уже побывали?
Она покачала головой.
– Я все время забываю – вы же не простая туристка. Эль Меркадо, набережная, миссии – туда обычно ходят все туристы.
– И Аламо.
– Claro que sí[135]. Хотя я не большой любитель Аламо.
– Почему же?
– Разве я похож на Джона Уэйна? Или хотя бы на Фесса Паркера[136]?
– Ну да, ваши тогда были снаружи.
– Никакие они не мои. Мои держали обувной магазин в Гвадалахаре. И вообще, среди защитников Аламо были и мексиканцы, чтоб вы знали. Просто для меня все это не имеет особого значения. В Сан-Антонио вообще много чего интересного. Возьмите хоть этот дурацкий праздник Всех усопших, детище Гаса Штерна.
– Гаса Штерна? – Тесс слышала о празднике, слышала и о Гасе Штерне, дяде, занимавшемся воспитанием Эмми, пока они не поссорились. Но она не знала, что между праздником и Гасом имеется связь.
– Да, Штерна. Знаю, что он направляет все доходы на развитие образования, но, по мне, кощунственно использовать День усопших, чтобы растянуть гулянья и парады на целую неделю с целью повысить выручку своих барбекю-ресторанов. Но городской совет и специалисты по туризму говорят, что это большой плюс для города. Говорят, наш фестиваль скоро станет крупнее Нью-Орлеанского джазового или «Хэритидж»[137]. «Как бы», скажет моя двенадцатилетняя дочь.
«Как бы она скажет “как бы”», – подумала Тесс. Подростки говорят так уже тыщу лет. При иных обстоятельствах она улыбнулась бы, увидев матерого офицера, удивляющегося настолько обыденному выражению в лексиконе дочери.
– Да вообще-то мне все равно, – сказал Гусман. – Немного сверхурочных.
– Хм, – ответила Тесс, надеясь, что это прозвучало как вежливое нейтральное согласие. На губах остались сладкие крошки, а салфеток поблизости не оказалось. Пришлось воспользоваться тыльной стороной ладони. Но теперь крошки пристали к ней, и она хихикнула. Боже, как она устала; состояние как под кайфом. Где же она читала, что у британской секретной службы в курсе обучения агентов есть испытание лишением сна на семьдесят два часа?
