К тому времени, когда замдиректорша закончила общественную работу(рукопожатия, шампанское, предложения перейти на «ты») и вернулась в кабинет, я прочитал половину (я умел читать быстро, когда нужно). Приемы для снятия напряжения и всю эту канитель про потенциал самооздоровления.
– Франц! Что вы забыли в моем кабинете? – удивилась она.
– Зашел попрощаться. – Я бросил тоскливый взгляд на двор гимназии. Вспомнил разбитую руку, каракули фрау Брунисхольц, расквашенный нос. – Иногда я себя спрашиваю: вам было очень трудно меня терпеть?
Она отмахнулась.
– Не говорите ерунду, Франц:
Я посмотрел на нее грустными глазами – не потому, что хотел поерничать, – и тихо произнес:
– Я буду по вам скучать, фрау Апфель.
Она удрала за письменный стол и открыла папку с бумагами. Эмоциональные сцены были для нее, очевидно, проявлением неорганизованности.
– До свидания, Франц. Всего хорошего, – выдавила она, не поднимая взгляда.
Но я еще не закончил.
– Фрау Апфель! Вы знаете, что значит отдыхать после работы?
Она озадаченно подняла голову.
– Разумеется.
– И что же?
Она рассмеялась.
– Пойти домой, заварить чай и смотреть детектив, лежа на кровати. Франц, что за странный вопрос?
– Просто удивительно, что вы это знаете. – Я вытащил книги из пакета. Заботливым, доброжелательным голосом старого друга сказал: – Фрау Апфель, я принес для вас эти книги. На прощание.
Она подозрительно взглянула на заголовки.
– Зачем они мне?
– Думаю, вам нужно их прочитать.
– С какой стати?
– Разве у вас все в порядке? Вы не страдаете от стресса? Напряженности? Сухости в горле? У вас нет проблем со сном, концентрацией внимания, пищеварением?
– Франц! – закричала она, и голос у нее сорвался. – Я требую, чтобы вы убрали из моего кабинета эти книги и убрались сами! У вас три секунды!
Оставался только один выход. Это был мой долг. Даже если фрау Апфель никогда больше не станет со мной разговаривать. Я бросился под письменный стол и схватил ее за щиколотки. Фрау Апфель упала обратно в кресло. Я сорвал туфлю с ее правой ноги.
– Франц! – Она брыкалась и пыталась освободиться.
– Вы удивитесь, фрау Апфель! Только одну минутку!
– Что вы себе позволяете?!
Я сжал ее ступню и надавил на место, которое отыскал в одной из тех книг – «Методы самоисцеления». Я все давил и давил. Фрау Апфель сопротивлялась. Била ногой. Левая туфля с каблуком-гвоздиком задела меня по виску. Несмотря на столь грубую критику, я не отступался. В честь критиков не ставят памятников. Я продолжал давить.
– Звезды любят нас, фрау Апфель!
– Франц! Сейчас же отпустите мою ногу!
Я выбрался из-под стола.
Фрау Апфель буравила меня злобным взглядом, кипела и сотрясалась от ярости – потом, внезапно, застыла.
– Что вы сделали, Франц? – Она побледнела. – Что вы со мной сделали? – На один краткий миг повисла тишина. Никто не проронил ни слова. Потом: – О господи!
Она вскочила и кинулась к выходу.
Размахивая руками, я преградил ей дорогу.
– До туалета слишком далеко, фрау Апфель! Идите в медпункт!
– О господи! – взвизгнула она, бросаясь через дверь в медпункт.
– Корзину! – крикнул я ей вслед. – Используйте мусорную корзину!
Я услышал, как она возится с молнией, потом до меня дошли характерные звуки частных потребностей.
– Какой ужас! – кричала она отчаянным голосом.
– Ничего ужасного, фрау Апфель! – отозвался я как можно душевнее. – Это очень хорошо, что вы опять можете срать, фрау Апфель! Вы достаточно долго терпели. Знаете, что я вам скажу, фрау Апфель? Все срут. Все эти ваши философы срут, Аристотель срал. И будет срать! Можно быть сколько угодно взрослым и зрелым, но нельзя не срать!
– О господи!
– Сранье нужно для жизни, как электричество для лампочки, фрау Апфель! Дерьмо – центр мира! – Меня понесло. Я не мог остановиться. – У вас может быть прекраснейший день в жизни, офигенная работа, но какой от этого толк, если вы не способны облегчить кишечник!
– Я облегчаюсь в мусорную корзину!
– Не сдерживайте себя, фрау Апфель. К черту барьеры! Срите смело! Почему бы вам не срать, фрау Апфель? Все животные срут. И растения тоже. Мы дышим их экскрементами, фрау Апфель! Вы слишком скованны!
– Франц! Станьте у двери! Пристрелите любого, кто захочет войти! О-о!
Я вышел из кабинета и стал охранять дверь. Фрау Апфель просидела на корзине до вечера.
Убедившись, что Доро Апфель обойдется без меня, я сложил вещи, попрощался с одноклассниками от А до Я, спустился в велогараж и забросил книги, тетради и конспекты в дальний угол.
– Это вам угощение, мыши, – говорю. – Я их грыз, теперь вы грызите.
Выкатил велосипед из гаража.
Наверху стоял Рэмбо Ридель с бутылкой шампанского.
– Что с тобой? – спросил я.
У Риделя было лицо как у могильщика.
– Не хочется отсюда сваливать, – признался он. – Я и не думал никогда, что сдам эти экзамены. Лучше б меня в тюрягу кинули или сразу голову отрубили.
Я его понимал. Еще как!
– Голову можешь оставить при себе. Вряд ли кто-то захочет с тобой поменяться.
– Вот и ладно, – сказал он, протягивая мне шампанское. Настоящее, с алкоголем. Бутылка была пустая. – В реальной жизни списывание не поможет, так же?
– Не поможет.
– Тогда я не найду работу. И что я буду делать?
– Парни вроде тебя идут в службу безопасности, или открывают автостоянку, или роют железнодорожный туннель под Атлантикой.
Ридель печально усмехнулся.
– Это точно. А куда пойдешь ты?
– Не знаю. Может, устроюсь оператором на телефон в «Руку помощи», и мне будут звонить по мобильнику выпускники, которые испытывают головокружение, стоя на краю крыши «кубика». Но скорее всего, я окажусь недостаточно расторопен, чтобы натянуть для них сетку
Мы протянули друг другу руки, пожелали удачи и долгой жизни.
Вот все и закончилось.
Я вскочил на велосипед и уехал, ни разу не оглянувшись, – я не был особенно хорошим велосипедистом и к тому же едва видел руль из-за влаги, переполнявшей глаза.
На просторе
Следующий день. Великолепный кремовый «бентли» прокатился мимо детской площадки «Робинзон», сделал разворот, и Венесуэле, гонявшей малышню по скалодрому, потребовалось несколько секунд, чтобы понять, кто сидит внутри: я – за рулем и мой брат на заднем сиденье.
