Профессиональный юрист – не дай бог к нему в руки попасть, особенно если этот юрист – следователь или судья. Зачерствелый, словно краюха ржаного хлеба. Такой специалист больше похож на кусок асфальта, не способного гнуться. Он может только рассыпаться под давлением обстоятельств. Таким и был прокурор Зудилов.
Когда-то это был ясно мыслящий молодой человек. Ум его быстро воспринимал события и давал им точную оценку. Но позже ясность почему-то отошла в сторону, и стали появляться затмения. Не так часто, но все же они были…
…Майор Лушников был рад, что все в их семье обошлось. Казалось, наконец-то улеглись страсти вокруг квартиры, что жизнь стабилизировалась. Но как он был наивен! Оказывается, рано майор торжествовал победу: самого упрятали в следственный изолятор. Кто бы мог подумать! А ведь запрятали. Убрали с пути, чтобы не мешал. И только тут, находясь в камере изолятора, он понял, что такое слабый пол в состоянии азарта.
Азарт – это что-то наподобие малярии. Это страшнее малярии. Однажды познав это чувство, невозможно потом от него отделаться. Вероятно, Филькина знала это лучше других. Еще живя в Средней Азии, она, возможно, думала, что только в состоянии задора удастся выйти из трудного положения. Не могла не думать.
Теперь думал арестант. Напряженно думал. Долго. И самое лучшее, что умудрился выдумать, – это взять и покончить с собой. Чтобы больше не думать.
Он так и сделал бы, если бы родине, допустим, грозила опасность. В данном же случае грозили ему одному. Это и не угроза была, а нечто непонятное. Демонстрация огромного несмазанного и бездумного механизма, способного только лишь к перемалыванию.
Следователь прокуратуры Чибриков принес в их отделение судебное постановление об аресте одного из сотрудников. Принес, минуя начальство, бросил майору на стол вместе с постановлением о задержании и тут же вышел – некогда заниматься формальностями.
Лушников, белея, прочитал постановление до конца.
– Оставьте. Будет исполнено, – проговорил он сухо. Чибриков, скорее всего, принял его за другое лицо. Либо решил прикинуться, что не узнал.
Майор вышел из кабинета и направился к начальнику РОВД. Гаевой оказался на месте.
Николай вошел и протянул ему постановление. Алексей Иванович нацепил очки и стал читать. А прочитав, положил на стол, слабо соображая.
– Ничего не понимаю… Можешь ты мне объяснить? Или, может, так все и было?…
Лушникову пришлось вкратце объяснять. Было дело, но совершенно не в той плоскости. Отца спасал. Ребята могут подтвердить.
Алексей Иванович поймал непослушным пальцем клавишу пульта.
– Войдите все ко мне. Да! Немедленно! Жду!..
«Убойный отдел» вошел и рассеялся вдоль стола.
– У нас тут такое дело, – начал Гаевой. – Николая Александровича обвинили в изнасиловании. Имеются сведения, что с применением насилия к потерпевшей. Вот, сам пришел с постановлением. Что вам об этом известно?…
Это как удар грома в ясную погоду. Удивительно, но такое явление, оказывается, иногда происходит. Взялись коллективно читать бумагу. А там черным по белому написано: с применением физического насилия и так далее. Выходит, что на основании медицинского освидетельствования готовили документ. Потерпевшая вот только не внушает доверия. Та самая, Филькина Тамара Борисовна, о которой сами недавно услышали от Лушникова.
– Странно… – произнесла Светлана Казанцева. Она не хотела верить. – Насколько я помню, отца вашего хотели самого в госпитале убить. Володя рассказывал…
Произнесла и осеклась, глядя в сторону начальника РОВД.
– Говори, Света, – потребовал тот. – Не тяни… Видишь, что у нас творится…
Но Лушников их перебил:
– Можно мне самому?
Получил разрешение и стал медленно говорить. Вспомнил, как до этого долго не получал от отца писем, – тот не отвечал даже на телеграммы. Как приезжал год назад в отпуск и сразу понял, откуда дует ветер. Потом рассказал о том, как долго не мог попасть в квартиру к отцу. Ничего не забыл. Кончил рассказ тем, как увез отца из госпиталя домой.
Начальник РОВД внимательно слушал.
– Что же ты ничего не сказал мне сразу? – удивленно спросил он. – Видишь теперь, что они с тобой сделали?…
Подполковник снова взял в руки постановление и стал читать. Читал и не видел выхода из положения. Хоть вдоль его читай – хоть поперек. От этого не становится оно другим.
Начальник хмурился. И синяки у нее на бедрах. И трусики она, порванные, со следами спермы предоставила.
– Чья сперма? – спросил неожиданно.
– Не знаю, – ответил Лушников и добавил: – Одно могу сказать, что не моя.
Начальник крякнул. Как ни верти, а исполнять постановление все равно придется.
– Придется, – снова сказал он. – Придется тебе, Коля, пойти к ним самому. А мы тут подумаем без тебя. Я бы, например, не стал на их месте торопиться, но, как видно, давит кто-то на них – вот они и торопятся.
Лушников встал и направился к двери.
– Послушай меня, – сказал начальник. – У них там тоже ад кромешный в прокуратуре, так что не спорь особо. А постановление обжалуй.
– Понял, – проговорил Лушников.
… И вот уже две недели прошло, как сидит он в камере. Не торопятся решать его судьбу те, кто остался на воле. Ни следователь, ни прокурор, ни судебно-медицинский эксперт. А ведь обещали, что как только так сразу. То есть, как появятся отрицательные результаты, так сразу же освободят его из-под стражи. Истинно выходит, что «проблемы негра шерифа не волнуют».
За истекший срок Лушникова лишь однажды допросили в качестве подозреваемого и провели очную ставку с госпожой Филькиной. Та вела себя так, словно была жертвой «холокоста». И даже чуть не кричала на следователя, впадая в истерику.
– Откуда мне было знать, что надо подробно запомнить случившееся…
Подумаешь, если факты не совпадают по времени чуть не целые стуки. В следующий раз она обязательно запомнит.
Майор удивлялся. Чувствовалась чья-то школа. И приводил собственные доводы. В то время, о котором утверждает потерпевшая, Лушников находился совершенно в другом месте. Проверьте, пожалуйста, господин-товарищ следователь.
Прошли долгих две недели. За это время успели назначить судебно-биологическую экспертизу, дождаться ее результата, который ничего не дал, и назначить повторную. Результат первой экспертиза прост, как совковая лопата. «Данных, подтверждающих отрицание подозреваемым своего участия в преступлении, экспертизой не добыто… Вещество, представленное на экспертизу является спермой…»
Лушников удивлялся безмерности человеческой глупости. Он и не спорит, что на трусах чья-то сперма. Вопрос в том – чья она, поскольку та может быть чьей угодно. Даже собачьей.
Двойственное и размытое заключение экспертизы. Следователю оно тоже не понравилось. Оттого тот и назначил повторную экспертизу, по-другому изложив одни и те же вопросы. И добавил еще два: когда известная субстанция попала на женский предмет белья и, каков ее возраст в историческом смысле? Может, ей в субботу будет ровно сто лет.
