– Просто хотел сказать, что женщина не может колоть дрова, носить тяжелые камни…
Она тут же остановила меня:
– А как женщины рельсы носят, ты видел? Не в Европе, чай, живем. Кавказ.
Мне вспомнился бородатый анекдот про свободную женщину Востока, и вдруг я понял, что совсем не знаю местных обычаев, согласно которым женщина только условно считается, если можно так выразиться, «человеком».
– Восток – дело тонкое… – я попытался замять неловкость, но Таисия посмотрела на меня с обидой.
Она рассказала о том, как погиб ее муж. Я понял, что горцы вообще живут по только им понятным законам, и лезть со своим уставом в чужой монастырь здесь не только не принято, а просто рискованно. Мне пришло в голову сравнение горцев с чукчами или эвенками, которые тоже живут автономно, но поскольку их очень немного, то надо эти народы беречь и охранять.
Таисия над моим сравнением горько посмеялась. Она была настроена против любой войны, даже освободительной. Я понимал ее позицию: именно в такой освободительной войне погиб ее муж… Наш разговор мог бы продолжаться еще долго, но как только стемнело, хозяйка велела мне идти в подвал.
На следующее утро Таисия за мной не пришла, однако было слышно, как она громко разговаривала с мужчиной, сидящим, как мне показалось, за столом в пристройке. Я подумал, что это вернулся Павло, и снова тревожные мысли полезли в голову:
«А что, если она меня выдаст? Не зря же говорят: мягко стелет…» Но страхи и сомнения развеялись, когда я выбрался из подвала и осторожно подкрался к месту разговора. Это не было любопытством, просто в очередной раз во мне сработал инстинкт самосохранения. Пришельца моей хозяйки звали Малхазом. Это был брат ее мужа, о котором она упоминала накануне. Я стал непрошеным свидетелем их разговора, хотя был почему-то уверен, что выйди сейчас к ним, этот человек не сделал бы мне ничего плохого, а может, и помог бы…
Малхаз показался мне настоящим горцем: орлиный нос, глубоко посаженные глаза. Был он небрит, но, несмотря на суровый вид, взгляд у него светился добротой. Я слышал, как Таисия позвала его в комнату, и они пили чай. Малхаз справлялся о хозяйстве, о том, чего надо привезти или купить, а после неожиданно резко переменил тему.
– Бандит твой где? – сурово спросил он.
– Почему бандит? – обиженно ответила Таисия. – Ну что ты сразу начинаешь? Мужа все равно не вернуть. А тут хоть какой мужик.
– А, брось ты… Мужик… Какой он мужик, если с бандитами? Мы между собой сами разберемся. Чего лезет?
– Он не лезет, он в охране.
– Пусть на стройку идет или землю копать. Что, у хохлов, заводов не осталось? Рабочие профессии везде нужны.
– Он говорит, развалилось все. Разве от хорошей жизни…
– Нет. Уж если ты так хочешь, тебе надо нормального жениха.
– Где их взять, нормальных? Буду я их менять, как перчатки – Насте какой пример?
– Да что Настя… Настя уже большая, все понимает. Одумайся, найдем тебе хорошего джигита. Вот и Сулико моя говорит, надо тебе жизнь устраивать. Без мужика трудно теперь. Я же тебе как друг говорю, по-родственному, не водись ты с этим Павлом.
– Хватит уже, Малхаз, сама разберусь.
– Ну, смотри, не ошибись. Спасибо за чай.
Родственник собрался уходить.
– Да, Малхаз, заедь, пожалуйста, к моей маме, Настю проведай.
Вернувшись в подвал, я сделал вид, что сплю.
– Вставай, соня, – позвала меня Таисия.
И снова в ее руках было полотенце. «Обычай, что ли, у них такой?» – подумал я и, протирая глаза, вышел во двор. После уже привычной процедуры вошел в пристройку следом за хозяйкой. Она суетилась, убирая со стола посуду.
– У вас кто-то был? – спросил я.
– А тебе что? Не спал? Не спал, поди…
– Да я просто… Вот мешок с мукой. Вчера не было, а одной вам его не дотащить. Вот и подумал…
– Умник, тоже мне…
Я затих, ожидая, что будет дальше.
– Малхаз приходил, брат мужа. Он хороший, жалеет меня. Только ругается.
– А за что? – спросил я, подавая Таисии ведро с водой.
– Это не твое дело. Это наше, семейное…
– Ну да, понимаю, – промямлил я.
– Мешок нужно убрать, – сказала хозяйка. – Я немного отсыплю, а ты снеси его в амбар. Лепешек напечем. Любишь лепешки?
– Я все люблю, – улыбнулся я, поднимая мешок.
– Мать-то твоя, наверное, убивается. Ты бы ей хоть письмо написал, – сказала Таисия, показывая, куда ставить муку.
– А как его переслать?
– Можно передать с Малхазом, он в городе опустит в почтовый ящик. Почта вроде время от времени работает…
В комнате она кивком указала на стол:
– Садись, – и протянула бумагу и ручку.
Я не мог написать матери всю правду. Не стану же писать о своем дезертирстве? А вдруг, если узнает, где я, поедет сюда искать меня? Правда, за два с половиной года жизни в общаге (техникум находился в другом городе) она привыкла к моей самостоятельности и постоянным разлукам. И если я принимал решения, мать считала, что все обдумал, все взвесил… Нет, достаточно написать, чтобы она не волновалась – поверит и успокоится. Поэтому я написал очень короткое письмо – что живу у хороших людей и собираюсь уехать к Боре.
Обратного адреса не дал, и города, в котором жил Боря, тоже не назвал – так меньше шансов, что меня найдут.
Написание нескольких строк заняло у меня уйму времени.
– Ну, писатель, – улыбнулась Таисия, заходя в комнату, – закончил?
Объяснил, что долго не знал, как рассказать матери о своем положении, ведь ей могли сообщить, что я пропал без вести. Наконец мы разобрались с письмом, и весь остаток дня вместе прибирали двор. Мне казалось, что мы как-то сблизились. Иногда, когда наши взгляды пересекались, мы улыбались друг другу. «И что она нашла в этом Павле?» – думал я, внимательно наблюдая за ее жестами, движениями, манерами. Вот ведь действительно несправедливо: он гад, а она хорошая… Вспомнил о дочери Таисии. Наверное, она такая же красивая, как мать… Хотя вряд ли: ведь отец у нее грузин, а о грузинках я слышал, что они красотой не блещут…
Павло
Вечером Таисия уже не провожала меня в подземелье, а просто пожелала спокойного сна. Однако среди ночи я услышал ее встревоженный голос:
– Артем, Артем! – взволнованно позвала она, опустившись на колени перед лазом в подвал. – Сиди тихо, кто-то пришел. И не вздумай зажигать свечку!
Я отчетливо услышал стук в ворота, и снова екнуло сердце в груди, а на душе стало тревожно. Где-то заискивающе, а потом жалобно, словно кто-то пнул ее ногой, заскулила Малышка. По грубым мужским голосам понял, что вернулся Павло с какими-то дружками.
