Ольга смотрела на него, видела разлохмаченные мокрые волосы, капельки воды на смуглых плечах. Подтянутый, худой, жилистый, с быстрыми точными движениями.
– Сейчас чайник поставлю. Ничего только к чаю нет. А давайте, я в магазин сбегаю? Пять секунд…
Марат рванулся к двери – Ольга остановила, придержала его за руку. Ощутила под пальцами горячую кожу.
– Подождите… Я, честное слово, неловко себя чувствую, что побеспокоила вас, заявилась внезапно… Не надо никуда бегать. Сядьте, пожалуйста.
Марат не спешил садиться – хотелось подольше чувствовать ее тонкие пальцы на своей руке. Проговорил:
– Ну, как хотите. Мне неудобно, что даже угостить нечем, честное слово. Знаете, я дома ем редко, готовить некогда…
– Подождите, – перебила Ольга, – помолчите, пожалуйста. Не сбивайте меня. Я и так не знаю, что сказать.
Тагиров кивнул, замер. Женщина теребила подвернувшуюся под руку треснувшую чайную чашку, молчала. Наконец решилась:
– Эти стихи… Вы же сами их написали?
– Конечно. Да, – тихо ответил Марат.
– Вы и вправду так считаете? Ну, что между нами… Что есть что-то необычное? И что у этого необычного может быть продолжение? Ведь я замужем. И старше вас на… Намного.
Тагиров помолчал. Тоскливо подумал: «Нафига я ей этот листок подсунул? Идиот! На что рассчитывал?». Заговорил:
– Ольга Андреевна, я никоим образом не хотел вас обидеть. Наверное, я поступил опрометчиво и должен извиниться за эту… м-м-м… – лейтенант мучительно подбирал определение, – глупость. Да! Глупость. И ошибку.
Ольга Андреевна вспыхнула, вскочила:
– Как вы могли… Ошибка, оказывается?!
Побежала в прихожую, еле сдерживая слезы. Марат очнулся, рванул следом, бормоча какие-то нелепые оправдания.
Ольга все-таки не удержалась – слезы потекли, размывая тушь. Начала сдирать шубку с вешалки, ненавидя застрявшую петельку, этого бестолкового мальчишку, а больше всего – себя. С трудом подавляя подкатившие к горлу рыдания, зло проговорила:
– Безответственно с вашей стороны, лейтенант, шутить такими вещами! Безответственно и аморально! Прощайте!
Марат вдруг осознал, что сейчас она уйдет навсегда – не из этой квартиры, а из его жизни.
Женщина изо всех сил дернула шубку – петелька наконец-таки порвалась, и Ольга, потеряв равновесие, спиной упала на подхватившего ее Марата.
Тагиров обнял ее и, ужасаясь от собственной безрассудности, поцеловал в ароматный затылок.
Ольга замерла на миг. Потом всхлипнула, отстранилась, прошептав:
– Отпустите меня…
– Нет. Я не отпущу. Любимая моя, желанная, маленькая моя…
* * *
Уже устали, распухли рты от поцелуев. Жалобно скрипящая пружинами, узкая солдатская койка не оправдала надежд; и он повел любимую, закутанную в простыню, через огромную квартиру, как древний пророк – свой народ сквозь пустыню. Шлепали босые ноги по пыльному линолеуму. Постанывал непривычный к таким испытаниям древний диван в гостиной. Потом они сплелись, как лианы сплетаются в горячих влажных джунглях, их пот смешался, и мокрая кожа скользила по коже, и качались стены, и качались тела – как двухцветная лодка на океанской волне…
Потом она плакала светлыми, словно утренняя роса, слезами, а он целовал уголки ее глаз. Улыбнулась и сказала:
– Я страшно голодная. У тебя есть что-нибудь съедобное?
Марат тоже вдруг почувствовал чудовищный голод, побежал на кухню и добыл там, в ледяной пустыне холостяцкого холодильника, банку шпрот и полплитки шоколада.
Торопясь, открыл банку – порезал палец о рваный край. Она тронула его кисть, подула на ранку. Потом взяла пострадавший палец, обхватила губами, высасывая соленые горячие капельки. Марат отдернул руку:
– Маленькая, это же кровь. Тебе неприятно, наверное.
Она тихо засмеялась:
– Я сегодня уже всего тебя пила. Это мое – как оно может быть неприятным?
Потом он смотрел, как она, перемазанная шоколадом, ловит безголовых рыбок за хвостики и жадно ест. Масло стекало по подбородку и прелестным островерхим холмикам, капало на живот и подогнутую ногу. Он не выдержал – слизал янтарный шарик. Потом еще один и еще, спускаясь все ниже.
Ольга тихонько застонала, вцепилась тонкими пальцами в его кудри. Стон превратился во всхлипывания, потом в судорогу – и не было слаще награды для него.
Раскачивался уличный фонарь, пытаясь заглянуть в комнату, прыгали любопытные тени по стенам. Любовники засыпали, снова просыпались, и этому танцу не было конца. Даже время замерло на цыпочках.
– Маленькая моя, родная.
– Никакая я не маленькая. Старушка совсем.
– Дурочка малолетняя! Такая гибкая и компактная. Очень удобно: можно в чемодан тебя положить и увезти на край света.
– Ой, хочу-хочу на край света! Поездом поедем?
– Не, тогда уж на корабле. Будем плыть по океану, пока не найдем свою бухту.
Ольга капризно заявила:
– Вынимай меня немедленно из чемодана! Хочу видеть океан. И бухту должна выбирать женщина – у нас вкус и чутье!
– Ладно, ладно уж. Вылезай.
– А ты построишь нам шалашик из пальмовых листьев?
– Разве надо? Ай, только не бей! Хорошо, построю. Бунгало.
Ольга села, натянула простыню на коленки. Мечтательно сказала:
– Обожа-а-аю море! Тошнит от этой степи, сил уже нет. Каждый день – одно и то же. А море каждую минутку меняется. А чем ты будешь заниматься там?
– Ну как же? Стану пиратом, буду грабить богатые испанские галеоны. А по вечерам возвращаться домой с полным чемоданом золота, на красивой деревянной ноге.
– Ой, почему на деревянной?
– Имидж. Форма одежды у пиратов строгая: пристяжная деревянная нога, крючья вместо рук, по попугаю на каждом плече.
– Я на все согласная, только пусть руки будут твои. Они такие у тебя… Ласковые.
Марат потянулся, поцеловал в губы, обнял. Через минуту Ольга, смеясь, вывернулась из объятий, сказала:
– Погодите, товарищ пират, мы еще не все выяснили. С вами ясно, а я что буду там делать?
– Ты будешь воспитывать наших детей, варить кашу и ждать меня на берегу. Смотреть из-под ладошки: не плывет ли мой ненаглядный?
– Детей… Обожаю тебя.
Снова долгий поцелуй.
– И как я пойму, что это ты, а не чужой соседский пират?
– Хм, хороший вопрос! А вот что: мы парус в особый цвет выкрасим. Чтобы такое… Алый уже был. Желтый – цвет нехороший, это еще Булгаков разъяснил.
– Синий?
– Не, не годится. Океан синий, парус синий. Перепутаешь еще с волной – раньше времени побежишь кашу из омаров разогревать. Во! У нас будет зеленый парус. Как мое-твое любимое платье и твои глаза.
